1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

В пятидесятые годы я не раз видел, как дети строят скворечники, а в сороковые мы скворечники в нашем городе не делали, не было никакого подходящего материала. Любая доска имела большую ценность. Да и скворечник был бы для нас не домиком для птиц, а ловушкой. Мы смотрели на птиц, как на еду. Только позже, в 1949 году, когда Павлик подрос и учился в школе, я видел школьников, несущих скворечники именно для того чтобы установить их на деревьях, чтобы в них поселились птицы. И тогда я подумал, что эти «караси» здорово отличаются от нас. У них была «Лесная газета» Виталия Бианки, очень интересная книга-журнал с красивыми рисунками о природе, о животном мире. Им стало интереснее жить. Поэтому они росли не такие злыми, жадными и равнодушными, как мы, которым в войну было десять-двенадцать-четырнадцать лет. Я и мои приятели попытались бы убить любую птицу, появись она рядом. Мы хорошо понимали значение этого события. Птица – еда. И это не случайная мысль. Из-за недоедания мы были откровенно жестоки к животным и птицам, и слава Богу, что младшие ребята выросли другими!

Моему брату Павлику не пришлось, из-за малого возраста, совершать и странных поступков, например, воровать старые гвозди. Это была еще одна кампания, и еще одна лихорадка 1945–1947 годов. И снова все началось с появления в городе каких-то артельщиков-строителей, объявивших, что они покупают старые гвозди и прочие строительные материалы, бывшие в употреблении: доски, железную кровлю, оконные стекла. и вспыхнуло воровство. Мало кто решался продать свое – оконное стекло, к примеру, или гвозди из половиц. Мы с приятелями бросились рыскать по округе в поисках забора, из которого можно было бы выдрать гвозди. На скобяные изделия после войны был неописуемый спрос. Гвозди покупали даже ржавые и погнутые. Но где их было взять? Только украсть. И мы их крали и относили скупщикам, и нас снова ловили и били. Однажды меня из-за старых гвоздей чуть не сделали калекой. Ночью, в темноте, мы с приятелем подошли к забору одного дома и хотели выдрать гвозди, а хозяин дома и его родственник, как оказалось, устроили засаду.

И вот они выскочили и набросились на нас. Их глаза уже привыкли к темноте, помимо того, светила луна, поэтому они хорошо видели наши силуэты. В руках у них были толстые палки, и когда я побежал, хозяин дома размахнулся, бросил палку и угодил мне по ногам. Я покатился кубарем. Ко мне подбежали, схватили за волосы. Подбежал и другой человек, родственник хозяина, и вот он-то своей палкой и ударил меня несколько раз по коленям. Он был в ярости, шипел и плевался. И так прямо и сказал: «Надо бы парнишке ноги перебить, чтобы хромал всю жизнь и знал, что такое воровать!» Я валялся на земле и выл от боли, а этот человек ходил вокруг меня и говорил: «Надо бы его искалечить, Ваня. Верно тебе говорю. Чтобы другим неповадно было. А то будут и дальше тащить!» Но этот Ваня не позволил родственнику избить меня дубиной. Он лишь плюнул на меня и сказал: «Ползи домой, гад, и больше здесь не появляйся». Я пополз домой. Дома выяснилось, что мне повезло: кругом ушибы и ссадины, а переломов нет. Через три дня я уже ходил как прежде. Если бы тот взбешенный человек с дубиной перебил мне колени, я остался бы инвалидом.

Но воровать мы не бросили… Нам нужен был хлеб, табак. Я хотел помочь также своей семье, особенно Павлику. Но воровство процветало не только у нас, айв других краях. Я думаю везде, по всей стране. В 1946 году о воровстве рассказывал наш сосед, Николай Егорович. Он ездил в какой-то большой город консультироваться с врачами по поводу язвы, которую нажил на фронте. Его рассказ был о поезде. Войдя в вагон, он увидел, что все пассажиры прямо-таки сидят на своих мешках и чемоданах. Каждый вцепился в свое имущество, и никто не доверяет попутчикам. Рядом ехали такие же бывшие фронтовики, и между ними, конечно, начался разговор – где кто служил и прочее, но при этом даже солдаты, повидавшее на войне всякое, глядели друг на друга подозрительно. «Я заметил, что мне не доверяют, – сказал Николай Егорович. – Слушают внимательно, а вещи свои из рук не выпускают. Я спросил, в чем дело. Что за психоз? И мне говорят: «Беда, брат! Воруют! Тащат! Гляди в оба, а то без штанов останешься!» Тогда я тоже вцепился в свой чемоданчик. А что делать? Так и ехал. И ночью почти не спал, как и все. Все плохо спали. Закрывали только один глаз, а другим присматривали за соседями…»