1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории

Польские иерархи подготовили особое «Письмо» в честь годовщины, которое было оглашено 15 сентября 1968 г. в Ясногурском монастыре (главном центре паломничества в стране). В этом документе епископы выразили свою солидарность со всеми, кто, подобно полякам, в разные годы отстаивал национальную независимость, в том числе чехам и словакам; любое нарушение этой свободы, подчеркивали авторы, глубоко ранит «польскую душу». Изначально в «Письме» должны были также содержаться рассуждения о том, насколько независим польский народ сегодня, но примас счел момент неподходящим для такого рода высказываний и вычеркнул эти строки[435].

Вообще среди польских прелатов не было единства в отношении реформ в Чехословакии и военной интервенции. Известный своими трениями с правящей партией архиепископ вроцлавский Болеслав Коминек не раз выражал публичную поддержку чехословацкой «оттепели», зато остальные представители епископата, в том числе сам Вышиньский, предпочитали хранить молчание. Ввод войск в Чехословакию также вызвал неоднозначную реакцию среди высшего духовенства страны. Часть его выступила резко против, называя такой шаг агрессией, другая часть заняла выжидательную позицию, опасаясь начала новой войны; были и такие, кто поддерживал вторжение, разделяя опасения властей о «немецкой опасности»[436]. Вышиньский избегал публично высказываться по этому поводу, в личных же беседах сокрушался, что Польша идет к изоляции, а всему виной – угроза советской интервенции, которая якобы вынуждает Гомулку действовать именно так[437].

Примас, однако, отговорил депутатов «Знака» от идеи сложить мандаты в знак протеста против вторжения: мол, католические депутаты могут сделать еще много полезного, оставаясь в парламенте (например, бороться за «культурную автономию» католиков), в то время как уход «Знака» мог превратить всегда лояльного властям ПАКСа в единственного выразителя мнения верующих[438].

Партийная верхушка была настолько вдохновлена внешним смирением кардинала, а также его попытками противостоять «антипольской кампании на Западе», что в том же году вновь позволила ему выехать за границу. Некоторые итальянские и западногерманские газеты напрямую связали это со «сдержанной позицией» примаса по чехословацкому вопросу[439]. Сам Вышиньский также отмечал, что у западной и эмигрантской прессы не было сомнений в причинах внезапной благосклонности властей: «Ну, поскольку примас молчал в марте, молчал в мае, молчал в августе, молчал о студенческих общежитиях, молчал о Чехословакии, то и получил паспорт»[440].

Ставка коммунистов на благоразумие примаса сыграла. Выступая по ватиканскому радио в Риме в декабре 1968 г., Вышиньский взялся опровергать штамп о поляках как завзятых антисемитах. Управление по делам вероисповеданий ПНР с удовлетворением восприняло это выступление как «фактическое отмежевание кардинала от пропаганды центров идеологической диверсии». Несомненно, польским партийно-государственным функционерам доставило особенное удовольствие, что заявления Вышиньского прозвучали прямо в Ватикане – одном из таких «центров».

События 1968 г. демонстрируют, с одной стороны, какой степенью свободы обладала католическая церковь в Польше, если даже открытое осуждение действий милиции со стороны епископата не влекло за собой репрессий. С другой же, они показывают, что власть могла ловко манипулировать церковной верхушкой, разыгрывая патриотическую карту, а епископат, преследуя собственные цели, готов был иногда идти на поводу у партии, невзирая на глубокие идеологические расхождения с правящим режимом.

Хелена Носкова Влияние «Пражской весны-68» и «Нормализации» на положение национальностей в Чехословакии

Политика чехословацкого государства, проводимая на протяжении многих лет и игнорировавшая отличия, обусловленные национальной идентичностью, во многом объясняет отсутствие толерантности титульной нации к национальным меньшинствам и стремление к их ассимиляции. Последняя воспринималась в обществе как синоним интеграции. Вместо открытого гражданского общества возникло общество закрытое, со всеми его негативами, в том числе недостаточной терпимостью к любым отличиям, формированием особого социума, в котором только в первой половине 1960-х гг. часть населения набралась смелости задуматься над судьбой собственного мажоритарного общества, не говоря уже о положении меньшинств[441]. И сегодня в повседневной жизни Чешской Республики нередко под интеграцией понимается ассимиляция, хотя бы частичная.