1984

– Они не смогут, – произнесла она наконец. – Это единственное, что им не удастся. Они могут заставить тебя сказать что угодно – ЧТО УГОДНО, – но им не суметь заставить тебя в это верить. Они не могут проникнуть в душу.

– Нет, – ответил он с большей надеждой в голосе, нет. Это чистая правда. Они не могут проникнуть в душу. Если ты ЧУВСТВУЕШЬ, что стоит оставаться человеком, пусть даже это ничего не дает, то ты одолел их.

Он подумал о телеэкране, об этом никогда не спящем ухе. Они могу шпионить за тобой день и ночь, но если ты сохраняешь присутствие духа, ты одурачишь их. При всем их уме им никогда не научиться читать тайные мысли человека. Наверное, это не совсем так, когда ты находишься у них в руках. Никому в точности не известно, что происходит внутри Министерства любви, но догадаться нетрудно: пытки, наркотики, чувствительная аппаратура, регистрирующая твои нервные реакции, постепенное изматывание бессонницей, одиночеством и постоянными допросами. Факты в любом случае не утаить. Они узнают о них на допросе, выжмут из тебя с помощью пыток. Но если цель не остаться живым, а остаться человеком, то какая в конечном итоге разница? Они не могут изменить твои чувства – по правде говоря, ты и сам их не можешь изменить, даже если захочешь. Они могут докопаться до мельчайших деталей того, что ты сделал, сказал или подумал, но душа, чьи движения остаются тайной и для тебя самого, будет неуязвима.

Глава 8

Они сделали это, они, наконец, это сделали!

Они стояли в длинной комнате, освещенной мягким светом. Тускло святящийся телеэкран что-то тихо бормотал; а насыщенно синий ковер казался бархатным. В дальнем конце комнаты за столом под лампой с зеленым абажуром сидел О’Брайен, а по бокам от него возвышались огромные стопки бумаг. Когда слуга ввел Уинстона и Джулию, он не побеспокоился поднять голову и посмотреть на них.

У Уинстона сердце стучало так сильно, что он сомневался, сможет ли говорить. Они сделали это, они, наконец, это сделали – вот и все, о чем он мог сейчас думать. Придя сюда, они поддались внезапному порыву, и какой несусветной глупостью было явиться сюда вместе; хотя на самом деле они двигались разными маршрутами и встретились лишь у двери О’Брайена. Но и сам приход в такое место являлся испытанием для нервной системы. Лишь в редких случаях человек мог попасть в жилища членов Внутренней партии или даже просто зайти в тот район города, где они обитали. Вся атмосфера огромного жилого дома, общее ощущение богатства и простора, непривычный запах хорошей пищи и отличного табака, тихие и невероятно быстроходные лифты, скользящие вверх и вниз, слуги в белых пиджаках, спешащие туда-сюда – все немного пугало. Хотя у него имелся достоверный предлог для прихода сюда, каждый шаг наполнял его ужасом, что из-за угла вдруг появятся охранники в черной униформе, потребуют документы и прикажут немедленно удалиться. Однако слуга О’Брайена впустил их без колебаний. Это был маленький темноволосый мужчина, одетый в белый пиджак, с ромбовидным лицом, на котором отсутствовало всякое выражение – возможно, китаец. Он повел их по коридору с мягким ковром и стенами, обшитыми белыми панелями – все исключительной чистоты. И это тоже пугало. Уинстон не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь видел коридор, стены которого не хранили бы темные следы от постоянного контакта с телами людей.

О’Брайен держал в руке листок бумаги, который он, казалось, внимательно изучал. Его крупное лицо, склонившееся так, что виден был только профиль, выглядело одновременно внушительным и умным. Наверное, секунд двадцать он сидел, не шевелясь. Затем он придвинул к себе диктопис и записал сообщение на гибридном жаргоне работников всех министерств:

Позиции один запятая пять запятая семь одобрить сплошь точка предложение по позиции шесть дваплюс нелепость грань с мыслепреступлением отменить точка не продолжать конструктивно до получения полных плюсовых оценок перевыполнения по машиностроению точка конец сообщения.