Глава III
Война – это мир
Раскол мира на три великие сверхдержавы явился таким событием, которое на самом деле могло быть предсказано еще до середины двадцатого столетия. Два государства из трех – Евразия и Океания – сформировались, когда Россия поглотила Европу, а Соединенные Штаты – Британскую империю. Третье, Истазия, только начинало приобретать отчетливые формы единого образования по происшествие следующих десяти лет беспорядочных войн. Границы между тремя сверхдержавами в некоторых местах произвольны, в других колеблются в зависимости от успеха военных действий, но в общем и целом совпадают с естественными географическими рубежами. Евразия занимает всю северную часть Европы и Азии от Португалии до Берингова пролива. Океания охватывает обе Америки, острова Атлантического океана, включая Британские, Австралазию и южную часть Африки. В Истазию, меньшую по территории, входят Китай и страны к югу от него, Японские острова и непостоянные части: Маньчжурия, Монголия и Тибет.
В том или ином составе, но эти три сверхдержавы находятся в постоянном состоянии войны, что продолжается в течение последних двадцати пяти лет. Однако война уже больше не является той отчаянной, разрушительной битвой, какой она была в первые десятилетия двадцатого века. Она представляет собой военные действия с ограниченными целями, когда противники не в состоянии уничтожить друг друга, не имеют материальных причин для сражения или каких-либо существенных идеологических противоречий. Нельзя сказать, что ведение войны или превалирующее отношение к ней стало менее кровожадным или более гуманным. Напротив, истерия продолжается, и она характерна для всех стран, а такие действия, как насилие, мародерство, убийство детей, обращение населения в рабство и зверства над заключенными (вплоть до того, что их варят или хоронят заживо), считаются нормальным и, если совершаются самим государством, а не врагом, даже похвальными. В физическом смысле война затрагивает очень малую часть населения, в основном высококлассных специалистов, и ведет к сравнительно небольшим людским потерям. Сражения, когда таковые случаются, происходят на спорных приграничных территориях, о местоположении которых обычный человек может только смутно догадываться, или у плавучих крепостей, которые охраняют стратегически важные морские коммуникации. В центрах цивилизации война ощущается лишь как постоянная нехватка товаров потребления или как случайные взрывы управляемых ракет, которые приводят к немногочисленным человеческим жертвам. Фактически война изменила свой характер. Точнее, изменились первостепенные причины войны. Мотивы, которые как второстепенные присутствовали еще в начале двадцатого века, сейчас сделались доминирующими: теперь их осознают и ими руководствуются.
Чтобы понять природу нынешней войны (несмотря на перегруппировку сил, случающуюся раз в несколько лет, это одна и та же война), следует прежде всего осознать, что она никогда не будет решающей. Ни одну из трех супердержав невозможно завоевать, даже если против нее объединяются две другие. Силы их практически равны, а естественные оборонные возможности весьма велики. Евразия защищена обширными территориальными пространствами, Океания – шириной Атлантического и Тихого океанов, а Истазия – плодовитостью и трудолюбием ее жителей. Кроме того, материальные причины для сражений отпали. С установлением замкнутых экономических систем, в которых производство и потребление происходит лишь внутри одного государства, война за рынки – главная причина прежних баталий – закончилась, равно как и соперничество из-за сырья больше не является вопросом жизни и смерти. В любом случае каждая из трех сверхдержав настолько огромна по своим размерам, что может добывать почти все, в чем нуждается, в пределах своих границ. А что касается прямой экономической цели, то это война за рабочую силу. Между границами супердержав, не находясь в постоянном владении какой-либо из них, расположена территория, образующая нечто вроде четырехугольника с вершинами в Танжере, Браззавиле, Дарвине и Гонконге, внутри которого проживает примерно пятая часть населения Земли. За обладание этими густонаселенными регионами и арктической ледяной шапкой и ведут непрерывную войну три державы. В действительности ни одна из них не брала под свой контроль всю спорную территорию. Части ее постоянно переходят из рук в руки, и возможность захвата той или иной области посредством внезапного предательского удара определяет ситуацию с бесконечной перегруппировкой воюющих сил.
На всех спорных территориях имеются и ценные минералы, а на некоторых производятся таких важные растительные продукты, как каучук, который в странах с холодным климатом приходится получать синтетическим способом, причем, с приличными затратами. Но прежде всего они располагают неисчерпаемым резервом дешевой рабочей силы. Держава, захватившая Экваториальную Африку, или страны Ближнего Востока, или южную Индию, или Индонезийский архипелаг, получала также неисчислимое количество – сотни миллионов – дешевых и трудолюбивых работников. Жители этих территорий, так или иначе низведенные до положения рабов и постоянно переходящие от одного завоевателя к другому, нещадно расходуются, как, например, уголь или нефть, в гонке за вооружение, за захват дополнительных земель, за контроль над еще большим количеством рабочей силы, которая в свою очередь позволит произвести больше вооружения, захватить больше земель и так далее, до бесконечности. Следует отметить, что сражения в действительности никогда не выходят за пределы окраин спорных территорий. Границы Евразии плавают между Конго и северным побережьем Средиземного моря; острова в Индийском и Тихом океанах постоянно захватываются и отвоевываются то Океанией, то Евразией; в Монголии разделительная линия между Евразией и Истазией никогда не остается стабильной; все три державы заявляют о своих претензиях на районы, лежащие вокруг Северного полюса, хотя последние на самом деле по большей части необитаемые и неисследованные; однако баланс сил всегда примерно одинаков, а центральные и самые важные части каждого из государств всегда остаются нерушимыми. Более того, мировой экономике в действительности не нужен труд эксплуатируемого населения, живущего у экватора. Он ничего не добавляет к всеобщему благосостоянию, так как производит все лишь в целях войны, а цель ведения войны – это всегда обеспечение лучшей позиции для развязывания новой войны. Труд порабощенного населения позволяет наращивать темп бесконечных военных действий. Если бы его не было, структура мирового сообщества и процессы, поддерживающие ее, существенно бы не изменились.
Первоочередная цель современных военных действий (в соответствии с принципами двоемыслия эта цель одновременно признается и не признается правящей элитой Внутренней партии) – израсходовать произведенный машинами продукт, не поднимая при этом уровень жизни. Еще в конце девятнадцатого века в индустриальном обществе начал назревать вопрос использования излишков потребительских товаров. Сейчас же, когда лишь очень немногие люди едят вдоволь, эта проблема явно не является насущной и, возможно, не стала бы таковой, даже если бы в мире не шли процессы искусственного уничтожения. Сегодня мир есть босое, голодное и обветшалое место по сравнению с тем, каким он был до 1914 года, не говоря уже о сопоставлении его с воображаемым будущим, которое рисовали себе люди того периода. В начале двадцатого столетия представление о будущем обществе как о невероятно богатом мире, где все отдыхают и живут долго и с пользой – о блистательном стерильном мире из стекла, стали и белоснежного бетона – было частью сознания почти любого грамотного человека. Наука и техника развивались с такой удивительной скоростью, что всем казалось вполне естественным: они и дальше продолжат так развиваться. Этого не случилось, отчасти из-за обнищания, вызванного длинной чередой войн и революций, отчасти из-за того, что научно-технический прогресс зависел от эмпирической привычки мышления, которой не удалось выжить в строго регламентированном обществе. В целом мир сегодня более примитивен, чем пятьдесят лет назад. Развились некоторые отсталые сферы и были разработаны различные устройства, всегда так или иначе связанные с военными нуждами и политическим шпионажем, а вот эксперименты и изобретения по большей части прекратились, да и с разрухой, к которой привела атомная война 1950-х годов, полностью не разобрались. Тем не менее, опасности роботизации мира не исчезли. С того момента, как впервые появились машины, всем мыслящим людям стало ясно, что отпала необходимость тяжелого труда, а следовательно, главная причина человеческого неравенства. Если довести использование машин до логического конца, то голод, изнурительный труд, грязь, неграмотность и заболевания были бы уничтожены на протяжении жизни нескольких поколений. На самом деле, даже не будучи предназначенными именно для этой цели, а просто за счет стихийного процесса производства благ, которые невозможно было бы полностью распределить, машины в любом случае значительно подняли бы уровень жизни среднего человека за период около пятидесяти лет в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков.
Но также было ясно и то, что рост всеобщего благосостояния угрожает иерархическому обществу разрушением, а в некотором смысле он и есть разрушение. В мире, где никто не работает подолгу, где у всех есть еда и где каждый живет в доме с ванной и холодильником, где личный автомобиль и даже самолет не являются привилегией, самая очевидная и, возможно, самая важная форма неравенства уже исчезла. Будучи всеобщим, благосостояние перестает быть причиной различий. Несомненно, можно представить общество, в котором богатство (в смысле личное благосостояние и предметы роскоши) распределено равным образом, в то время как власть остается в руках маленькой привилегированной касты. Но на практике такое общество долго бы не просуществовало. Поскольку, если бы все равным образом смогли наслаждаться досугом и безопасностью, огромные массы людей, обычно задавленных бедностью, стали бы грамотными и научились бы самостоятельно мыслить; и как только бы это произошло, они рано или поздно бы поняли, что привилегированное меньшинство в сущности ничего не делает, и тут же свергли бы его. В долговременной перспективе иерархическое общество способно существовать только на основе бедности и невежества. Возврат к аграрному прошлому, о котором мечтали мыслители начала двадцатого века, не представляет собой практического решения. Он входит в противоречие с тенденцией к механизации, которая почти во всем мире стала квазиинстинктом; кроме того, любая страна, отстающая в индустриальном отношении, беспомощна в военном смысле и попадает под власть – прямую или косвенную – более технически подкованных соперников.
Решение держать массы в нищете посредством ограничения выпуска товаров тоже не оправдало себя. Именно это было широко распространено в последний период развития капитализма – примерно с 1920 по 1940 годы. Экономика многих стран пришла в упадок, земли не обрабатывались, средства производства не обновлялись, широкие слои населения страдали от безработицы и кое-как жили за счет государственной благотворительности. А еще это вело к ослаблению военной мощи и, так как лишения не были вызваны явной необходимостью, к возникновению неизбежной в таких случаях оппозиции. Вопрос заключался в том, как сохранить поступательное движение индустрии вперед, но при этом не увеличивать реальное благосостояние в мире. Товары должны производиться, но их нельзя распределять. И на практике единственным способом достижения этого являются бесконечные военные конфликты.
Важнейшей составной частью войны является разрушение – не обязательно человеческих жизней, но и продуктов человеческого труда. Война есть способ рвать на куски, распылять в стратосфере или топить в морских глубинах все то, что в ином случае могло было быть использовано для слишком комфортной жизни масс, и, следовательно, в перспективе – для развития у них излишнего разума. Даже когда военное оружие в действительности не уничтожается, его производство все равно является удобным способом использования рабочей силы таким образом, чтобы она не производила то, что может быть потреблено. Плавучая Крепость, например, требует такого огромного количества труда, что его хватило бы на строительство нескольких сотен грузовых судов. А она в конечном итоге утилизируется как устаревшая, так и не принеся никому пользы, и дальше опять нужны огромные трудовые затраты на возведение очередной Плавучей Крепости. С точки зрения теории военные усилия всегда планируются так, чтобы поглотить любые излишки, которые могут остаться после удовлетворения самых минимальных потребностей населения. На практике потребности населения всегда занижаются, в результате чего возникает хронический дефицит в удовлетворении половины первоочередных нужд; но это считается преимуществом. Это намеренная политика: держать даже привилегированные группы где-то на грани лишений, потому что общая скудость ресурсов в государстве увеличивает важность мелких привилегий и, следовательно, усиливает различия между слоями населения. По стандартам начала двадцатого века даже член Внутренней партии ведет аскетическую и трудную жизнь. Тем не менее, те немногие предметы роскоши, которые он имеет: большая, оборудованная всем необходимым квартира, лучшая по качеству еда, напитки и табак, два-три слуги, личный автомобиль или вертолет – все это совершенно отделяет его от члена Внешней партии; члены Внешней партии имеют такие же преимущества по сравнению с низшими массами, которые мы называем пролами. Социальная атмосфера подобна жизни осажденного города, где наличие куска конины обозначает разницу между бедностью и богатством. В то же время осознание того, что идет война, а значит, ты в опасности, приводит к восприятию передачи всей полноты власти маленькой касте как естественного и неизбежного условия выживания.
Война, как мы видим, не просто производит необходимые разрушения, но и делает их психологически приемлемым способом. В теории было бы довольно просто истратить излишки труда в мире на строительство храмов и пирамид, рытье ям с последующим закапыванием их или даже пустить их на производство больших количеств товаров, которые затем предавать огню. Но это обеспечило бы лишь экономическую, но не эмоциональную базу для иерархического общества. Дело здесь не в моральном состоянии масс, которое неважно до тех пор, пока они неустанно работают, а в морали самой Партии. И незначительный член Партии должен быть компетентным, трудолюбивым и даже умным в пределах узких рамок, а кроме того, нужно, чтобы он являлся доверчивым и невежественным фанатиком, превалирующие настроения которого страх, ненависть, преклонение и оргиастическая радость. Другими словами, нужно, чтобы он имел менталитет, одобряющий состояние войны. Не имеет значения, идет ли на самом деле война, так как все равно решительная победа невозможна, а также не имеет значения, ведется эта война хорошо или плохо. Все, что нужно – это само существование войны. Раскол в сознании, которого Партия требует от своих членов и который лучше всего достигается в обстановке войны, сейчас является почти повсеместным, но чем выше занимаемое положение, тем чаще люди склоны к двойному мышлению. Особенно это характерно для членов Внутренней партии, среди которых крайне сильны военная истерия и ненависть к врагу. Будучи управленцем, член Внутренней партии часто знает, что та или иная военная сводка недостоверна, и он, может быть, понимает, что война как таковая сомнительна и либо ее вообще нет, либо она ведется в совершенно иных целях, чем те, что объявлены; но такое знание легко нейтрализовать с помощью техники двоемыслия. И тогда ни один член Внутренней партии не колеблется в своем мистическом убеждении, что война реальна, что она в конечном итоге закончится победой и что Океания станет бесспорным хозяином всего мира.
Все члены Внутренней партии верят в грядущую победу как в догмат. Она будет достигнута либо постепенным завоеванием все новых и новых территорий, обеспечивая таким образом абсолютное превосходство в силе, либо посредством изобретения нового оружия, на которое противник не сможет равноценно ответить. Работа по созданию нового вооружения никогда не прекращается, и это одна из очень немногих сфер деятельности, где изобретательный или теоретически мыслящий ум может пока еще найти применение своим способностям. Сегодня в Океании естественные науки в прежнем смысле практически прекратили существование. В новодиалекте даже нет такого слова – «наука». Эмпирический метод мышления, лежащий в основе всех достижений прошлого, противоречит самым фундаментальным принципам Ангсоца. И даже технический прогресс происходит только тогда, когда его продукт можно так или иначе использовать для ограничения человеческой свободы. Во всех действительно полезных ремеслах мир либо стоит на месте, либо отброшен назад. Поля пашут конными плугами, зато книги пишет машина. Но в жизненно важных делах – скажем, в сфере войны или шпионажа – эмпирический подход все еще поощряется, или, по крайней мере, к нему терпимо относятся. У Партии две цели – завоевать весь земной шар и уничтожить раз и навсегда возможность независимой мысли. Следовательно, Партии необходимо решить две большие проблемы. Одна – как узнать против воли человека, о чем он думает, а другая – как за несколько секунд, никого не предупреждая, убить несколько сотен миллионов людей. Вот именно в этих направлениях продолжают вести научные исследования. Сегодняшний ученый является либо помесью психолога и инквизитора, который в подробностях изучает повседневные значения выражений лица, жестов и тона голоса, а также тестирует воздействие лекарств, шоковой терапии, гипноза и физических пыток, предназначенных для извлечения правды из человека; либо он химик, физик или биолог, занятый лишь такими направлениями интересующей его науки, которые служат делу умерщвления. В многочисленных лабораториях Министерства мира и на экспериментальных станциях, скрытых в бразильских лесах, в австралийской пустыне или на необитаемых островах Антарктики, неутомимо трудятся команды экспертов. Некоторые заняты просто планированием тылового обеспечения будущих войн; другие изобретают все новые и новые управляемые ракеты, все более и более сильные взрывчатые вещества и все более и более непробиваемую броню; третьи ищут новейшие смертоносные газы или растворимые яды, которые можно производить в таких количествах, чтобы уничтожить растительность на всем континенте, или выращивают новые виды вирусов и микробов, против которых бессильны антитела; четвертые жаждут сделать транспортное средство, способное перемещаться под землей, как подводная лодка под водой, или самолет, который бы не зависел от базы на авианосце; пятые исследуют совершенно отдаленные сферы, вроде фокусировки солнечных лучей на расстоянии тысяч километров в космосе или устройства искусственного землетрясения и цунами с помощью раскаленной магмы в земном ядре.
Но ни один из этих проектов даже не приблизился к претворению в жизнь, и ни одна из трех супердержав не достигла существенного превосходства над другими. А что еще более примечательно, так это то, что все три государства обладают атомной бомбой – оружием намного более мощным, чем любое из тех, что сегодня пытаются изобрести ученые. Хотя Партия, следуя излюбленной привычке, присваивает все изобретения себе, атомные бомбы появились в 1940-х годах, и только через десять лет впервые применили массивные удары. Тогда сотни бомб были сброшены на промышленные центры, главным образом в европейской части России, в Западной Европе и в Северной Америке. Результат убедил правительства всех стран в том, что еще несколько атомных бомб – и настанет конец организованному обществу, а следовательно, и их собственной власти. Впоследствии, несмотря на отсутствие официальных соглашений и даже их проекта, атомное оружие больше не применяли. Все три державы просто продолжают производить бомбы и хранить их на случай использования такого оружия как решающей силы, который, как они считают, представится рано или поздно. Между тем само искусство ведения войны не развивается уже в течение тридцати-сорока лет. Вертолеты используют шире, чем раньше, бомбардировщики в основном заменены беспилотниками, уязвимые передвижные боевые суда уступили дорогу почти непотопляемым плавучим крепостям; но в остальном развития практически нет. По-прежнему используются танки, подводные лодки, торпеды, пулеметы, даже винтовки и ручные гранаты. И, несмотря на бесчисленные репортажи в прессе и на телеэкранах, великих сражений войн прошлых времен, в которых часто за несколько недель гибли сотни тысяч или даже миллионы людей, сейчас уже нет.
Ни одна из сверхдержав не делает даже попытки действий, несущих риск потерпеть поражение. Когда бы ни предпринималась какая-либо крупная операция, она обычно представляет собой внезапное нападение на союзника. Все три державы следуют (или уверяют себя в том, что следуют) одной и той же стратегии. План, сочетающий сражения, сделки и предательские удары в точно рассчитанное время, направлен на то, чтобы окружить плотным кольцом военных баз одного из противников, затем заключить с ним пакт о дружбе и долгие годы мирно сосуществовать с ним, чтобы полностью усыпить его подозрения. За это время во всех стратегически важных местах можно разместить ракеты с атомными боеголовками, а потом одновременно ударить ими, дабы противник был сокрушен и не смог бы нанести ответный удар. И вот тут наступает момент подписания договора о дружбе с другой сверхдержавой, чтобы начать подготовку к новой атаке. Не стоит и говорить, что сия схема – это просто неосуществимая мечта. Кроме того, сейчас не случается сражений, иных чем на спорных территориях вокруг экватора и Северного полюса; не предпринимается и никаких вторжений на территорию врага. Это и объясняет тот факт, что в ряде мест границы между супердержавами весьма неопределенны. Евразия, к примеру, могла бы легко захватить Британские острова, которые географически являются частью Европы, а с другой стороны, Океания имеет возможность расширить свои границы до Рейна или даже Вислы. Но это стало бы нарушением принципа культурной целостности, которого придерживаются все стороны, хотя его никогда официально не провозглашали. Если бы Океания захватила территории, которые когда-то назывались Францией и Германией, нужно было бы либо истребить их жителей – задача трудная чисто физически, – либо ассимилировать население численностью примерно в сто миллионов человек, которое с точки зрения технического развития находится практически на том же уровне, что и в Океании. И это общая проблема для всех трех супердержав. Для сохранения их устройства абсолютно необходимо отсутствие контактов с иностранцами, за исключением (при больших ограничениях) военнопленных и цветных рабов. Даже к официальному союзнику (на настоящий момент) всегда относятся с величайшим подозрением. За исключением военнопленных, среднестатистический житель Океании никогда в глаза не видел граждан ни Евразии, ни Истазии, и ему запрещено знать иностранные языки. Если бы ему разрешили контактировать с иностранцами, он бы обнаружил, что они такие же существа, как и он сам, и что большая часть из того, что о них говорится, – ложь. Запечатанный мир, в котором он живет, был бы сломан, и страх, ненависть и лицемерие, от которых он зависит, улетучились бы. Поэтому все стороны понимают: как бы часто Персия, или Египет, или Ява, или Цейлон ни переходили из рук в руки, основные границы не должно пересекать ничего, кроме бомб.
А под всем этим скрывается факт, о котором никогда не говорят вслух, но который все осознают и в соответствии с которым действуют: в действительности условия жизни в трех сверхдержавах очень похожи. В Океании главенствующая философия называется Ангсоц, в Евразии – необольшевизм, а в Истазии она носит китайское название, которое обычно переводят термином «поклонение смерти», но, наверное, словосочетание «стирание самого себя» точнее передает ее смысл. Гражданину Истазии не позволяется знать об особенностях других двух учений, но ему вбивают в голову, что они есть варварское поругание морали и здравого смысла. На самом деле все три философии практически не отличаются друг от друга, равно как совершенно одинаковы и те социальные системы, которые на них опираются. Везде одна и та же пирамидальная структура, одно и то же поклонение вождю, который мыслится полубогом, одна и та же экономика, работающая на войну и ради продолжения войны. Отсюда следует, что три сверхдержавы не только не могут завоевать друг друга, но и не получат никаких преимуществ, сделай они это. Напротив, пока они находятся в состоянии войны, они подпирают друг друга, как три кукурузных початка. И, как это водится, правящие круги всех трех государств одновременно сознают и не сознают, что они делают. Они посвятили свою жизнь достижению мирового господства, но при этом они знают, что им нужна вечная война, не ведущая к победе. Между тем факт, что опасности завоевания НЕ существует, делает возможным отрицание реальности – отличительная черта Ангсоца и мировоззренческих систем соперников. Следует повторить сказанное ранее: сделавшись постоянной, война в корне изменила свой характер.
В прошлые времена война, почти по определению, была чем-то, что рано или поздно заканчивается – обычно полной победой или поражением. В прошлом она служила одним из главных инструментов удержания человеческого общества в физической реальности. Правители всех времен стремились навязать своим подданным фальшивое видение действительности, но они не могли поощрять любые иллюзии, которые способны подорвать военную силу. До тех пор, пока поражение означает потерю независимости или какие-либо другие нежелательные последствия, к защитным мероприятиям, направленным на предотвращение поражения, относятся серьезно. Физические факты нельзя игнорировать. В философии или религии, этике или политики дважды два может равняться пяти, но если ты конструируешь пистолет или самолет, то ответ должен быть четыре. Слабые государства рано или поздно завоевывают, а борьба за силу не дружит с иллюзиями. Кроме того, чтобы быть сильным, нужно уметь извлекать ошибки из прошлого, что в свою очередь требует точных знаний о том, что происходило прежде. Конечно, газеты и книги по истории всегда приукрашивали и искажали действительность, но фальсификация в ее сегодняшних масштабах тогда была невозможна. Война являлась надежным стражем рассудка, а что касается правящих стражей, то, вероятно, самым важным из всех стражей. До тех пор, пока войну можно было выиграть или проиграть, ни один правящий класс не позволял себе быть полностью безответственным.
Однако когда война в буквальном смысле слова нескончаема, она перестает нести опасность. Если война бесконечна, то само понятие военной необходимости отсутствует. Технический прогресс может остановиться, и люди способны отрицать и игнорировать даже самые очевидные факты. Как мы уже знаем, исследования, которые можно назвать научными, пока все еще ведутся в военных целях, но они по сути своей превратились в бесплодные мечтания, и их неспособность давать результаты не имеет значения. Государственная эффективность, даже военная боеспособность, больше никому не нужна. В Океании нет ничего эффективного, кроме полиции мыслей. Так как ни одну из супердержав не завоевать, каждая превратилась в отдельную вселенную, внутри которой можно безопасно насаждать любое искажение мысли. Действительность проявляется лишь в обыденных жизненных потребностях: необходимости есть и пить, иметь кров над головой и одежду, избегать употребления яда и не падать из окон верхних этажей и так далее. Между жизнью и смертью, между физическим удовольствием и физической болью пока еще есть различие – вот и все. Отрезанный от контактов с внешним миром и с прошлым, житель Океании подобен человеку в межзвездном пространстве, который понятия не имеет, где верх, а где низ. Правители подобного государства располагают такой абсолютной властью, какую не имели ни фараоны, ни цари. Они обязаны не допускать, чтобы их подданные умирали от голода в неподобающе огромных количествах, а кроме того, должны поддерживать такой же низкий уровень развития военной техники, какой есть у их соперников; но если этот минимум достигнут, они вправе искажать действительность, как им этого хочется.
Следовательно, война, если судить о ней с точки зрения прежних военных конфликтов, просто мошенничество. Она подобна битвам между жвачными животными, чьи рога расположены под таким углом, что они не могут ранить друг друга. Но нереальность не означает бессмысленности. Она поглощает излишки потребительских товаров и помогает сохранять особую ментальную атмосферу, которая нужна иерархическому обществу. Война, как можно видеть, сейчас является абсолютно внутренним делом. В прошлом правящие круги всех стран, даже если они имели общие интересы и, следовательно, ограничивали разрушительную силу войны, все же сражались друг с другом, и победитель всегда грабил побежденного. В наши дни они друг с другом не воюют. Каждая правящая группировка ведет войну против своих же подданных, и цель такой войны не захватить чужую территорию и не защитить свою от нападения, а сохранить общественную структуру в неприкосновенности. Значит, само слово «война» вводит нас в заблуждение. Вероятно, правильным будет сказать, что сделавшись бесконечной, война изменила свою прежнюю сущность. Особое давление, которое она оказывала на человеческие существа в период между Каменным веком и началом двадцатого столетия, исчезло и сменилось чем-то совершенно иным. Результат был бы тот же самый, если бы три сверхдержавы вместо того, чтобы воевать друг с другом, согласились бы жить в вечном мире и оставаться внутри собственных границ. В такой ситуации каждое государство превратилось бы в замкнутую вселенную, свободную от приводящего в чувство влияния внешней опасности. Бесконечный мир ничем бы не отличался от бесконечной войны. Вот в чем суть (хотя подавляющее большинство членов Партии понимает это очень узко) подлинного значения партийного лозунга: Война – это мир.
