1984

Мужчина без подбородка подчинился. Его большие обвисшие щеки непроизвольно дрожали. Дверь с лязгом отворилась. Когда вошедший в камеру молодой офицер отступил в сторону, за его спиной показался коренастый крепкий надзиратель с огромными руками и мощными плечами. Он встал напротив мужчины без подбородка и затем по сигналу от офицера, подавшись всем телом вперед, нанес узнику сокрушительный удар прямо в зубы. Сила удара была такова, что ноги арестованного оторвались от пола. Его тело перелетело через всю камеру и ударилось об основание туалета. Несколько секунд он неподвижно лежал там, а темная кровь текла из его носа и рта. Потом послышалось очень слабое и, видимо, бессознательное не то хныканье, не то писк. Затем мужчина перевернулся и, шатаясь, встал на четвереньки. Вместе с потоком слюны и крови из его рта выпали две половинки зубного протеза.

Узники сидели очень тихо, скрестив руки на коленях. Мужчина без подбородка вскарабкался на свое место. Нижняя половина его лица темнела. Рот распух и превратился в бесформенную массу вишневого цвета с черной дырой посредине.

Время от времени капли крови падали на его комбинезон. Его серые глаза скользили по лицам сидящих в камере с еще более виноватым видом, чем раньше, словно он пытался понять, насколько остальные презирают его за такое унижение.

Дверь открылась. Офицер сделал короткий взмах рукой, указывая на человека-черепа.

– Комната 101, – произнес он.

Сбоку от Уинстона послышался вздох и началось движение. Человек бросился на колени и умоляюще сложил руки.

– Товарищ! Офицер! – закричал он. – Не надо меня туда! Разве я не все рассказал вам? Что еще вы хотите знать? Я во всем признаюсь, во всем! Только скажите в чем, и я сразу же в этом признаюсь. Напишите, и я все подпишу – все! Только не в комнату 101!

– В комнату 101, – сказал офицер.

Лицо мужчины, уже и без того очень бледное, стало вдруг такого цвета, которого Уинстон раньше и представить не мог. Оно приобрело явный оттенок зеленого.

– Делайте со мной, что хотите! – кричал он. – Вы неделями морили меня голодом. Доведите дело до конца и дайте мне умереть. Расстреляйте меня. Повесьте. Приговорите на двадцать пять лет. Кого я должен еще выдать? Только скажите кого, и я расскажу вам о нем все, что захотите. Мне дела нет до них и до того, что вы с ними сделаете. У меня жена и трое детей. Самому старшему шесть лет. Возьмите их всех и перережьте их глотки у меня на глазах, я буду стоять рядом и смотреть. Только не в комнату 101.

– В комнату 101, – повторил офицер.

Мужчина окинул безумным взглядом остальных заключенных, словно ему в голову пришла мысль о том, что он может предложить вместо себя другую жертву. Его глаза остановились на разбитом лице человека без подбородка. Он выбросил вперед свою тощую руку.

– Вот кого нужно брать, не меня! – закричал он. – Вы не слышали, что он говорил, когда ему разбили лицо. Дайте мне шанс, и я вам каждое его слово передам. ОН против Партии, а я нет. – Надзиратели шагнули вперед. Голос мужчины перешел на визг. – Вы его не слышали! – повторил он. – Телеэкран не работал. Вам нужен ОН. Возьмите его, не надо меня!

Два здоровых надзирателя слегка наклонились, чтобы взять его под руки. Но в этот момент мужчина бросился на пол камеры и схватился за железную ножку скамьи. Он начал выть – бессловесно, как животное. Охрана схватила его, пытаясь поднять, но он цеплялся за ножку с поразительной силой. Минут двадцать они оттаскивали его. Заключенные сидели тихо, скрестив руки на коленях и глядя прямо перед собой. Вой прекратился: у мужчины остались силы лишь на то, чтобы держаться за ножку. Затем раздался крик иного рода. Ударом ботинка надзиратель сломал заключенному пальцы рук. Несчастного поставили на ноги.

– В комнату 101, – произнес офицер.

Когда мужчину выводили, он шел, пошатываясь, опустив голову и придерживая изувеченную руку; весь его пыл угас.