1984

С первым ударом по локтю начался кошмар. Потом ему пришлось осознать, что все происходящее – лишь подготовка, рутинный допрос, которому подвергаются практически все заключенные. Существовал длинный список преступлений: шпионаж, саботаж и прочее, – в которых каждому следовало признаться. Признание являлось формальностью, а пытки были настоящими. Сколько раз его били, долго ли продолжалось избиение – он вспомнить не мог. Это всегда делали одновременно пять-шесть человек в черной форме. Били кулаками, иногда дубинками, порой стальными прутами, иной раз ботинками. Временами он катался по полу – не стыдясь, как животное, извиваясь в бесконечных и безнадежных попытках уклониться от пинков, получая за это еще больше ударов по ребрам, в живот, по локтям, по голеням, в пах, в мошонку, по позвоночнику у крестца. Бывало, это длилось и длилось, и самым жестоким, ужасным и невероятным ему казалось то, что надзиратели продолжают его бить, а он никак не может заставить себя потерять сознание. Временами совершенно сдавали нервы, и он начинал умолять о пощаде раньше, чем его начинали бить: одного лишь взгляда на кулак, который отводят для удара, хватало, чтобы сыпать признаниями в реальных и воображаемых преступлениях. А бывало так, что он начинал с решения ничего не признавать, и каждое слово приходилось выбивать из него вместе со стонами от боли; иной раз он малодушно шел на компромисс и говорил себе: «Я признаюсь, но не сразу. Я должен держаться, пока боль станет невыносимой. Еще три удара, еще два – и я скажу им все, что они хотят». Иногда его избивали так, что он едва ли мог стоять, и тогда его швыряли на каменный пол камеры, словно мешок с картошкой, и оставляли в покое на несколько часов, но затем вытаскивали оттуда и снова били. Случались и более длительные перерывы. Он смутно помнил их, потому что в это время он погружался в сон или пребывал в забытьи. Он помнил камеру с дощатой лежанкой, которая каким-то образом откидывалась от стены, жестяную раковину и еду, состоящую из горячей похлебки и хлеба, а иногда и кофе. Он помнил, как появился угрюмый цирюльник, который соскреб ему щетину и постриг волосы, как приходили деловитые неприятные люди в белых куртках и щупали ему пульс, проверяли рефлексы, заворачивали веки и скользили грубыми пальцами по его телу на предмет обнаружения сломанных костей; а еще они втыкали в его руку иголки, и он погружался в сон.