1984

– С точки зрения описания, да. Программа же – полная чепуха. Тайное аккумулирование знаний… постепенное просвещение масс… и в результате – пролетарское восстание… свержение Партии. Вы же догадались, о чем там говорится дальше. Все это чепуха. Пролетарии никогда не восстанут – даже через тысячи лет, даже через миллион. Они не могут. Нет смысла называть вам причину: вы ее уже знаете. Если вдруг вы лелеете мечту о насильственной смене власти, оставьте ее. Способа свержения Партии не существует. Власть Партии будет всегда. Сделайте это отправной точкой своих размышлений.

Он приблизился к кровати.

– Всегда! – повторил он. – А сейчас позвольте мне вернуться к вопросам «как» и «зачем». Вы достаточно хорошо понимаете, КАК Партия удерживает власть. А сейчас скажите мне, ЗАЧЕМ мы цепляемся за власть. Каковы наши мотивы? Почему мы хотим власти? Давайте, говорите, – добавил он, поскольку Уинстон молчал.

Тем не менее Уинстон хранил молчание еще несколько секунд. Его охватило чувство усталости. Слабый отблеск безумного энтузиазма промелькнул на лице О’Брайена. Он знал наперед, что скажет О’Брайен. Что Партия стремится к власти не ради собственных целей, а исключительно ради блага для большинства. Что она добивалась власти, потому что люди в массе своей слабые, трусливые создания, которые не способны выдержать свободу или посмотреть правде в лицо; ими должны управлять те, кто сильнее их, и они же должны систематически вводить их в заблуждение. Что человечеству приходится выбирать между свободой и счастьем, а для подавляющего большинства людей счастье – лучше. Что Партия была вечным защитником слабых, что это преданная идее организация, которая творит зло ради наступления добра, жертвуя собственным счастьем ради блага других. Самое ужасное, подумалось Уинстону, самое ужасное заключается в том, что когда О’Брайен говорит эти слова, он верит в них. Это написано на его лице. О’Брайен знал все. В тысячу раз лучше, чем Уинстон, он знал, что представляет собой мир, в каком убожестве живут массы людей и что именно Партия с помощью лжи и варварской жестокости удерживает их в этом состоянии. Он все понял, все взвесил, и это не имело ровно никакого значения: конечная цель оправдывает любые средства. Что ты можешь сделать, думал Уинстон, против безумца, который умнее тебя и упорствует в своем безумии?

– Вы правите нами ради нашего же блага, – неуверенно произнес он. – Вы уверены, что человеческие существа не способны управлять собой, и, следовательно…

Он начал и почти сразу же закричал. Боль пронзила все его тело. О’Брайен поднял рычаг до отметки тридцать пять.

– Глупо, Уинстон, как глупо! – сказал он. – Вам пора бы уже отвечать получше. – Он отвел рычаг и продолжил: – Сейчас я дам вам ответ на мой вопрос. Вот он. Партия стремится к власти исключительно ради собственной выгоды. Нам нет дела до блага других; мы заинтересованы лишь в самой власти. Ни в благосостоянии или роскоши, ни в долгой жизни или в счастье – только во власти, в чистой власти. Вы скоро поймете, что означает чистая власть. Мы отличаемся от олигархов прошлого, и мы понимаем, что делаем. Все остальные, даже те, кто напоминает нас самих, были трусами и лицемерами. Германские нацисты и русские коммунисты очень близки к нам, если говорить о методах, но они никогда не отваживались признавать собственные мотивы. Они притворялись (а может быть, даже верили), что захватили власть вынужденно и на ограниченное время, и что вот-вот за поворотом покажется рай, где люди обретут свободу и равенство. Мы не такие. Мы знаем, что никто не захватывает власть с намерением от нее отказаться. Власть – это не средство, это конечная цель. Нельзя установить диктатуру, чтобы охранять революцию; революцию и делают, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий состоит в репрессиях. Цель пыток – в пытках. Цель власти – это власть. Вы начинаете меня понимать?

Уинстон был потрясен, как уже это было раньше, выражением усталости на лице О’Брайена. Оно было сильным, мясистым и жестким, оно отражало большой ум и некую сдерживаемую страсть, которая вызывала у Уинстона ощущение беспомощности, но это лицо было усталым. Под глазами образовались мешки, кожа провисала на скулах. О’Брайен наклонился над ним, словно специально приближая к нему свое измученное лицо.

– Вы сейчас думаете, – произнес он, – что у меня старое и усталое лицо. Вы думаете, что я рассуждаю о власти, а сам не способен даже остановить старение своего тела. Понимаете ли вы, Уинстон, что индивидуум – это лишь клетка? Усталость клетки есть энергия всего организма. Вы умрете, если вам постричь ногти?

Он отошел от кровати и снова начал ходить взад и вперед по комнате, держа одну руку в кармане.