1984

Все, что имело или могло иметь хоть какое-то политическое значение и в чем его можно было, при должной фантазии, отыскать, помещалось в Лексикон Б. Названиям всех организаций, групп людей, доктрин, стран, институтов, общественных зданий непременно придавалась знакомая форма: одно легкопроизносимое слово с минимальным количеством слогов и очевидным происхождением. Так, архивный сектор в составе Главного комитета истины, где работал Уинстон Смит, назывался архсек, сектор художественной литературы – худлитсек, сектор телепрограмм – телесек и так далее. Смысл заключался не только в экономии времени. Еще в первые десятилетия XX века сложносокращенные слова стали характерными для политического языка, и было замечено, что к таким конструкциям особенно тяготели тоталитарные государства и организации. Среди примеров – «наци», «гестапо», «Коминтерн», «Инпрекор», «агитпроп». Поначалу эта практика складывалась стихийно, но в новоречи она имела осознанную цель. Считалось, что, сокращая таким образом название, можно отсечь большую часть облепивших его ассоциаций и таким образом сузить и подкорректировать его значение. Словосочетание «Коммунистический интернационал», например, рождает целое полотно образов: всеобщее братство, красные флаги, баррикады, Карл Маркс, Парижская коммуна. Слово «Коминтерн», напротив, указывает лишь на сплоченную организацию и четко определенную доктрину. Оно описывает понятие, почти такое же узнаваемое и функционально ограниченное, как стул или стол. «Коминтерн» – слово, которое можно произнести практически не раздумывая, тогда как «Коммунистический интернационал» предполагает хотя бы секундную рефлексию. Точно так же ассоциации со словом «Главист» менее многочисленны и легче контролируемы, чем те, что возникают, когда произносишь «Главный комитет истины». Именно этим объяснялась не только манера сокращать слова, где только возможно, но и почти преувеличенное внимание к легкопроизносимости каждого слова.

В новоречи благозвучие перевешивало все соображения, кроме точности значения. Ради него приносилась в жертву и регулярность грамматики, когда это казалось необходимым. И действительно: ведь требовались – в первую очередь в политических целях – короткие, отрывистые слова со сразу понятным смыслом, которые можно было выговаривать быстро, не путаясь в ассоциациях.

Похожесть друг на друга делала слова Лексикона Б даже весомее. Почти всегда эти термины – «прямодум», «Главмир», «масскорм», «кривосекс», «радлаг», «англизм», «думнадзор» и бесчисленные прочие – состояли из двух-трех слогов, а ударение в них было двойным: и на первый, и на последний слог. Такие слова делали речь похожей на гусиный гогот, одновременно отрывистый и монотонный. Именно такая цель и преследовалась. Речь, особенно на идеологически чувствительные темы, надлежало сделать максимально независимой от сознания. Несомненно, в беседе на бытовые темы иногда было необходимо подумать, прежде чем говорить, но член Партии, от которого требовались политические или этические суждения, должен был извергать правильные мнения так же автоматически, как пулемет пули. Его к этому готовили, а язык давал инструмент, практически исключающий ошибки. Подталкивала его в этом направлении и сама структура слов, то, как жестко и намеренно некрасиво они звучали в соответствии с духом англизма.

Той же цели служил и очень ограниченный выбор слов. По сравнению с нашим словарным запасом словарь новоречи был мизерным, и постоянно разрабатывались новые способы его дальнейшего сокращения. Собственно, новоречь тем и отличалась от большинства других языков, что ее словарный состав с каждым годом сокращался, а не увеличивался. Каждое сокращение было приобретением, ведь чем беднее выбор, тем меньше соблазн задуматься. Была надежда, что в конечном счете связная речь станет литься из гортани совершенно независимо от центров высшей нервной деятельности. Эту цель откровенно признавало новоречное слово «гусеречь», то есть гусиный гогот. Как и у многих других единиц Лексикона Б, смысл «гусеречи» зависел от контекста. Если высказывания гогочущего соответствовали догме, это слово выражало лишь похвалу, и когда «Таймс» писала, что некий партийный оратор «плюсплюсотличный гусеречец», этот одобрительный отзыв был ему наградой.