1984

Цели этих групп непримиримо противоречивы. Цель Верхних – сохранить свое положение. Цель Средних – поменяться местами с Верхними. Цель Нижних, когда она у них вообще есть – ведь обычно Нижние слишком задавлены нудной тяжелой работой и проявляют разве что эпизодический интерес к чему бы то ни было за пределами своей повседневной жизни, – отменить все различия и создать общество, в котором все равны. На протяжении всей истории человечества раз за разом воспроизводится одна и та же схема конфликта. Бывает, что долгое время власть Верхних кажется стабильной, но рано или поздно наступает момент, когда они утрачивают либо веру в себя, либо способность к эффективному управлению, либо и то и другое сразу. Тогда их свергают Средние, которые привлекают на свою сторону Нижних, имитируя борьбу за свободу и справедливость. Достигнув цели, Средние загоняют Нижних обратно в рабство, а сами становятся Верхними. Вскоре из оставшихся групп выделяются новые Средние, и борьба возобновляется. Из всех трех групп только Нижние никогда, даже временно, не достигают своей цели.

Было бы преувеличением сказать, что за всю историю человечество не продвинулось вперед в материальном плане. Даже сейчас, в период упадка, обычный человек живет лучше, чем несколько столетий назад. Но ни рост благосостояния, ни смягчение нравов, ни какие-либо реформы и революции не приблизили всеобщее равенство и на миллиметр. С точки зрения Нижних, все исторические трансформации означали лишь смену хозяев.

К концу XIX века повторяющаяся схема стала очевидной для многих наблюдателей. Возникли целые философские школы, которые подходили к истории как к циклическому процессу и доказывали, что неравенство – непреложный закон бытия. У этой доктрины, конечно, были сторонники всегда, но теперь она формулировалась совершенно по-новому.

В прошлом необходимость иерархического общественного устройства была доктриной исключительно Верхних. Ее проповедовали короли и аристократы, а также все, кто на них паразитировал: священники, законники и им подобные, а суровость доктрины смягчалась обещаниями награды в воображаемом загробном мире.

Средние, борясь за власть, всегда брали на вооружение такие понятия, как «свобода», «справедливость» и «братство». Теперь же на идею всеобщего братства восстали те, кто еще не захватил власть, а лишь надеялся это сделать как можно скорее. В прошлом Средние устраивали революции под знаменем равенства, а потом устанавливали новую тиранию, едва свергнув прежнюю. Новые группы Средних, по сути, заявили о своей тирании заранее.

Социализм, который возник в начале XIX века как последнее звено в мировоззренческой традиции, протянувшейся от античных восстаний рабов, все еще был заражен старинным духом утопизма. Но все варианты социализма, появившиеся примерно с 1900 года, все более и более открыто отбрасывали свободу и равенство как цели движения. Новые течения середины века – англизм в Океании, необольшевизм в Евразии, культ смерти, как его обычно называют, в Остазии – сознательно стремились увековечить НЕсвободу и НЕравенство. Эти новые течения, конечно, выросли из старых, сохраняли их названия и на словах отдавали дань уважения прежней идеологии. Но все они имели целью остановить прогресс и заморозить историю на текущем моменте. Пресловутый маятник должен был качнуться в последний раз и замереть. Как обычно, Средние намеревались свергнуть Верхних и встать на их место. Но на этот раз сознательная стратегия подразумевала, что подобное положение будет удерживаться вечно.

Новые учения возникли отчасти благодаря накоплению исторических знаний и историческому мышлению, практически не существовавшему до XIX века. Циклический ход истории теперь было возможно проследить, а раз он прослеживается, то и поддается изменению.

Но главной, глубинной причиной, вызвавшей к жизни эти учения, стала возникшая уже в начале ХХ века техническая возможность всеобщего равенства. Люди по-прежнему обладали разными природными способностями, и распределение общественных ролей по-прежнему происходило в пользу одних и в ущерб другим. Но необходимость в классовых различиях или значительном имущественном неравенстве отпала.

В прежние эпохи классовые различия были не только неизбежны, но и полезны. Неравенством расплачивались за цивилизацию. Однако в результате механизации производства ситуация изменилась. Хотя люди по-прежнему занимались разными видами работы, существование различных социальных и экономических уровней было уже ни к чему. Поэтому в глазах новых групп, собиравшихся захватить власть, всеобщее равенство превратилось из идеала, к которому стоит стремиться, в опасность, которую надо предотвратить.

В более примитивные времена, при полной невозможности построить справедливое и мирное общество, в идеал равенства довольно легко верилось. Идея рая на земле, где все люди братья и нет ни законов, ни изнурительного труда, тысячелетиями дразнила воображение человечества. Этот образ в какой-то мере привлекал даже группы, которые выигрывали от каждой исторический трансформации. Наследники французской, английской и американской революций сами отчасти верили собственным лозунгам о правах человека, свободе слова, равенстве перед законом и так далее. Эти идеи даже до некоторой степени влияли на их поведение. Но к четвертому десятилетию ХХ века из основных течений политической мысли остались только авторитарные. Идея рая на земле оказалась опорочена как раз тогда, когда ее стало можно воплотить. Каждая новая политическая теория, невзирая на название, возвращалась к идеям иерархии и строгого подчинения. Примерно к 1930 году утвердилось всеобщее ожесточение нравов, и обычаи, отринутые давным-давно, иной раз даже столетия назад, – тюремное заключение без суда, публичные казни, пытки для выбивания признаний, взятие заложников и депортация целых народов – получили не только повсеместное распространение, но и молчаливую, а то и активную поддержку людей, считавших себя просвещенными и прогрессивными.

Англизм и соперничающие с ним политические учения окончательно оформились лишь спустя десятилетие повсеместных международных конфликтов и гражданских войн, революций и контрреволюций. Но благодаря их идейным предшественникам – различным системам, появившимся в начале века и известным как тоталитарные, – основные контуры мира, которому предстояло возникнуть из этого хаоса, давно просматривались со всей очевидностью, равно как и то, кому предстоит получить власть в этом мире.

Новая аристократия состояла в основном из чиновников, ученых, инженеров, профсоюзных деятелей, специалистов по связям с общественностью, социологов, преподавателей, журналистов и профессиональных политиков. Этих людей, происходивших из среды служащих или высококвалифицированных рабочих, сформировала и свела вместе бесплодная система монопольного производства и централизованной власти. По сравнению с предшественниками из былых эпох они, будучи менее алчными, меньше поддавались соблазну роскошной жизни, но главное – яснее понимали, чего хотят, и намеревались решительно раздавить оппозицию. Это последнее различие стало ключевым. Разница между сегодняшней тиранией и тираниями прошлого – нерешительность и неэффективность последних. Правящие группы всегда несли в себе либеральную заразу и не стремились закрутить все гайки. Их занимали только поступки, но не мысли подданных. Даже средневековая католическая церковь по нынешним меркам показалась бы толерантной.

Отчасти дело в том, что в прошлом ни одно правительство не имело возможности установить за гражданами непрерывную слежку. Изобретение печати, однако, упростило манипуляцию общественным мнением, а кино и радио позволили сделать еще один шаг в этом направлении. С развитием телевидения и изобретением устройства, позволяющего одновременно передавать и принимать сигнал, частная жизнь как таковая перестала существовать. У полиции появилась возможность двадцать четыре часа в день наблюдать за каждым гражданином – по крайней мере за каждым, кто заслуживает наблюдения, – и одновременно пичкать его пропагандой, перекрывая все прочие каналы коммуникации. Впервые удалось обеспечить не только абсолютное подчинение воле государства, но и абсолютное единообразие мнений по всем вопросам.

После революционных пятидесятых и шестидесятых общество, как всегда, вновь разбилось на группы – Верхних, Средних и Нижних. Но новые Верхние, в отличие от предшественников, не действовали по наитию, а точно знали, как защитить свои позиции. Давно известно, что единственная прочная основа для олигархии – коллективизм. Проще всего защитить богатство и привилегии, когда они в совместном владении. Так называемая отмена частной собственности в середине нынешнего века означала, в сущности, сосредоточение собственности в руках гораздо более узкой, чем прежде, группы людей, с той лишь разницей, что новые хозяева представляли собой именно группу, а не множество отдельных личностей. Каждый отдельный член Партии не владеет ничем, кроме личных вещей. Коллективно же Партия владеет всем в Океании, потому что она всем управляет и распоряжается продуктами труда по своему усмотрению.

В послереволюционные годы ей удалось добиться господства, почти не встретив сопротивления, потому что сам процесс шел под знаменем коллективизации. Раньше всегда считалось, что стоит экспроприировать капиталистов, и наступит социализм. И экспроприация, несомненно, свершилась. У капиталистов отобрали все – заводы, шахты, землю, дома, транспорт, – и осталось лишь записать отобранное в общественное достояние, поскольку оно было выведено из частной собственности. Англизм, выросший из социалистического движения и унаследовавший его фразеологию, и в самом деле выполнил главный пункт социалистической программы – с заранее известным и просчитанным результатом: экономическое неравенство стало вечным.

Однако для окончательного утверждения иерархического общества этого недостаточно. Существуют всего четыре причины, по которым правящая группа может потерять власть: победа внешнего врага; восстание масс в результате неэффективного правления; формирование сильной и недовольной группы Средних; утрата уверенности в себе и жажды власти. Эти причины не встречаются сами по себе – как правило, в том или ином виде присутствуют все четыре. Правящий класс, способный защитить себя по всем этим пунктам, остается у власти вечно. В конечном счете определяющий фактор – внутренний настрой самого правящего класса.

В середине прошлого столетия первая опасность практически исчезла. Каждая из трех поделивших мир держав застрахована от завоевания другими; к нему могут привести лишь медленные демографические изменения, которые власть, обладающая настолько широкими полномочиями, легко может предотвратить.

Вторая опасность тоже существует лишь в теории. Массы никогда не восстают сами по себе и просто потому, что их угнетают. Если им не с чем сравнивать, они и не чувствуют гнета. В повторяющихся экономических кризисах прошлого теперь нет никакой необходимости, так что их попросту не допускают, но другие, не менее серьезные встряски происходят без малейших политических последствий, поскольку недовольство не находит внятного выражения.

Что касается проблемы перепроизводства, в латентной форме существовавшей со времен промышленной революции, то она решается посредством перманентной войны (см. главу III), которая полезна и для поддержания в обществе боевого духа.

Таким образом, с точки зрения наших нынешних правителей, остаются только две реальные опасности: зарождение новой группы способных, не задавленных работой, жадных до власти людей – и нарастающий либерализм и скепсис в рядах самой же власти. Иными словами, решение проблемы лежит в образовательной плоскости. Требуется постоянная лепка сознания как управляющей группы, так и находящейся в ее непосредственном подчинении более широкой группы исполнителей. Массам хватит и негативного воздействия на сознание.

Даже если не знать, как устроено общество Океании, вышеизложенного должно быть достаточно, чтобы представить его себе в общем виде. На вершине пирамиды – Старший Брат. Старший Брат непогрешим и всемогущ. Считается, что все успехи, достижения, победы, научные открытия, знания, вся мудрость, все счастье и добро либо проистекают напрямую из его руководства, либо им вдохновлены. Никто никогда не видел Старшего Брата. Он – лицо на уличных щитах, голос в телевиде. Можно быть практически уверенным, что он никогда не умрет, и уже не совсем ясно, когда он родился. Старший Брат – это образ, персонифицирующий Партию для всех остальных. Его функция – сосредоточить на себе любовь, страх и почтение, все те чувства, которые легче испытывать в отношении личности, чем организации.

Ступенькой ниже Старшего Брата находится Внутренняя партия. Ее численность ограничена шестью миллионами человек, то есть двумя процентами населения Океании. Ниже Внутренней партии, которую можно назвать мозгом государства, расположена Внешняя – его руки. Еще ниже – бессловесный пролетариат, который мы обычно называем массами: это примерно 85 процентов населения. В терминах классификации, о которой шла речь выше, массы – это Нижние, поскольку порабощенное население экваториальных стран, постоянно переходящее от завоевателя к завоевателю, не является неотъемлемым или даже необходимым элементом структуры.

В принципе, принадлежность к этим трем группам не передается по наследству. Ребенок родителей из Внутренней партии не рождается ее членом. В оба круга Партии принимают по результатам экзамена, который сдают в 16 лет. Нет никакой расовой дискриминации, ни одна провинция не доминирует над другими. Евреи, негры, чистокровные южноамериканские индейцы – все они представлены в высшем руководстве Партии, а администрация каждого региона всегда состоит из его жителей. Ни в одной части Океании население не чувствует себя как в колонии, управляемой из отдаленной столицы. В Океании вообще нет столицы, а где находится ее номинальный глава, вообще никому не известно. Единственные признаки централизации – использование английского в качестве lingua franca, то есть языка общения, и новоречи в качестве официального языка. Правители Океании объединены не узами крови, а приверженностью общей доктрине.

Конечно, наше общество стратифицировано, причем жестко, и на первый взгляд принадлежность к разным социальным слоям кажется наследственной. Социальный лифт работает не так активно, как при капитализме или даже в доиндустриальную эпоху. Определенный взаимообмен идет между двумя партийными кругами, но лишь в той мере, в которой он необходим Внутренней партии для отсева слабаков и нейтрализации амбициозных членов Внешней партии посредством карьерного продвижения. Пролетариям на деле не позволяют дорасти до членства в Партии. Самых одаренных из них, вокруг кого могли бы сформироваться очаги сопротивления, берет на карандаш и затем уничтожает Думнадзор.

Но такое положение дел отнюдь не является ни незыблемым, ни принципиальным. Партия – не класс в прежнем понимании этого слова. Ее лидеры не стремятся передать власть собственным детям: если бы не существовало другого способа поставить на руководящие должности самых способных, она не отказалась бы и набрать целое новое поколение лидеров из рядов пролетариата. В годы ее становления тот факт, что Партия – не потомственная организация, в значительной мере помог нейтрализовать оппозицию. Старорежимные социалисты, которых готовили к борьбе против так называемых «классовых привилегий», решили, что власть, не передающаяся по наследству, не может быть вечной. Они не увидели, что преемственность олигархии – необязательно династическая, не задумались о том, что наследственные аристократии всегда недолговечны, тогда как организации, которые подпитываются свежей кровью, – такие, например, как католическая церковь – иногда существуют столетиями, а то и тысячелетиями. Суть олигархического правления – не в передаче наследства от отца к сыну, но в господстве определенного мировоззрения и образа жизни, навязанного мертвыми живым. Правящая группа остается у власти до тех пор, пока она способна назначать преемников. Партия озабочена не продолжением рода, а собственным воспроизводством. Что за личности у власти – неважно, если неизменна сама иерархическая структура.

Все верования, привычки, вкусы, эмоции, воззрения, характерные для нашего времени, на самом деле сконструированы для поддержания священного статуса Партии, а потому мешают понять истинную природу нынешнего общества. Революционное насилие или какая бы то ни было подготовка к нему на сегодня невозможны. Пролетариев бояться нечего. Предоставленные сами себе, они продолжат жить как сейчас – поколение за поколением, столетие за столетием: работать, плодиться и умирать, не только не дерзая бунтовать, но даже не понимая, что мир может быть каким-то другим. Они станут опасными, только если прогресс в производственной сфере заставит давать им более полноценное образование. А поскольку военное и коммерческое соперничество утратило актуальность, уровень народного образования фактически падает. Каких мнений придерживаются массы, Партии безразлично. Им можно даровать интеллектуальную свободу, потому что они лишены интеллекта. Зато от партийца не потерпят ни малейшего отклонения во взглядах даже по самому незначительному вопросу.

Партиец с рождения до смерти живет под наблюдением Думнадзора. Даже когда он остается в одиночестве, он не может быть в этом уверен. Где бы он ни был – спит он или бодрствует, работает или отдыхает, в ванне или в кровати, – он может без предупреждения подвергнуться проверке и даже не узнать об этом. Партию интересуют любые подробности его жизни. Его друзья, привычки, поведение с женой и детьми, выражение на его лице, когда он один, слова, которые он бормочет во сне, даже его характерные жесты – все это скрупулезно изучается. Не только любое нарушение с его стороны, но и малейшая странность, какое-то изменение в привычках, даже нервный тик, который можно принять за признак внутренней борьбы, – все это непременно будет замечено. Партиец ни в чем не имеет свободы выбора.

С другой стороны, его поведение не регламентируется законом или каким-то четким моральным кодексом. Законов в Океании нет. Мысли и действия, которые гарантированно караются смертью, формально не запрещены, и постоянные чистки, аресты, пытки, посадки и испарения не наказывают за уже совершенные преступления, а лишь устраняют тех, кто, возможно, мог бы совершить преступление в будущем.

От партийца требуются не только правильные взгляды, но и правильные инстинкты. Многие элементы его мировоззрения четко не сформулированы – ведь это обнажило бы внутренние противоречия англизма. Если партиец от природы правоверен (прямодумец, выражаясь на новоречи), он при любых обстоятельствах знает, не задумываясь, во что следует верить и что желательно чувствовать. Но в любом случае тщательная обработка сознания партийца, которую проводят с самого детства в соответствии с новоречными понятиями «кривостоп», «чернобел» и «двоедум», затрудняет слишком глубокие размышления о чем бы то ни было.

У партийца не должно быть личных чувств, а его энтузиазм не знает передышек. Его жизнь – непрерывный пароксизм ненависти к иностранным врагам и внутренним предателям, торжества по поводу побед и преклонения перед властью и мудростью Партии. Недовольство убогой, безрадостной жизнью сознательно направляется вовне и выплескивается во время Минут ненависти. Раздумья, из которых могут вырасти скептицизм или мятежные настроения, убивает в зародыше внутренняя дисциплина, которую прививают с самого раннего возраста.

Первая и простейшая форма этой дисциплины, которую способны освоить даже маленькие дети, на новоречи называется кривостопом. Кривостоп означает умение почти инстинктивно остановиться на пороге любой опасной мысли. Он подразумевает способность не замечать явных аналогий и логических ошибок, не понимать простейших аргументов, если они враждебны англизму, испытывать скуку или отвращение, как только мысль начинает двигаться в потенциально еретическом направлении. Иными словами, кривостоп – это защитная глупость. Но одной глупости недостаточно. Напротив, для полноценной правоверности надо так же безупречно управлять мыслями, как цирковой гимнаст владеет своим телом.

Общественный строй Океании держится в конечном счете на вере во всемогущество Старшего Брата и непогрешимость Партии. Но, поскольку на самом деле Старший Брат не всемогущ, а Партия способна совершать ошибки, требуется неутомимая, ежеминутная гибкость в обращении с фактами. Здесь ключевое слово – «чернобел». Как и многие новоречные слова, этот термин имеет два противоположных значения. Применительно к оппоненту он означает манеру нагло утверждать, противореча общеизвестным фактам, что черное – это белое. Применительно к члену Партии – лояльную готовность признать черное белым, если того требует партийная дисциплина. Но чернобел также означает способность поверить, что черное – это белое, более того, знать это и забыть, что когда-то думал иначе. Такой подход требует непрерывной трансформации памяти о прошлом с помощью системы, включающей в себя все вышеописанные приемы. На новоречи она называется «двоедум».

Изменение прошлого необходимо по двум причинам, одна из которых – вспомогательная. Можно назвать ее предосторожностью. Состоит она в том, что партиец, как и пролетарий, терпит текущие условия отчасти потому, что не обладает базой для сравнения. Его следует отрезать от прошлого так же, как он отрезан от других стран, – ведь необходимо, чтобы он верил, будто ему живется лучше, чем предкам, а средний уровень бытового комфорта постоянно повышается.

Но гораздо более важная причина для пересмотра прошлого – необходимость поддерживать веру в непогрешимость Партии. Мало того, что официальные речи, статистику и всяческие архивные материалы необходимо постоянно корректировать, чтобы показать, что прогнозы Партии всегда сбываются. Ни в коем случае нельзя признавать, что доктрина или политические установки когда бы то ни было менялись. Передумать или даже сменить курс – это признание в слабости. Если, допустим, Евразия (или Остазия, неважно) – сегодняшний враг, то именно эта страна всегда и была врагом. А если факты этому противоречат – нужно изменить факты. Так непрерывно переписывается история. Каждодневная фальсификация прошлого в Главном комитете истины так же необходима для стабильности режима, как репрессии и слежка силами Главного комитета любви.

Изменяемость прошлого – ключевой постулат англизма. Он утверждает, что прошлые события не являются частью объективной реальности, а существуют лишь в письменных свидетельствах и памяти людей. Прошлое – продукт взаимного соответствия архивов и памяти. А раз Партия полностью контролирует и все архивы, и сознание партийцев, следовательно, прошлое таково, каким его хочет видеть Партия.

Другое логическое следствие заключается в том, что прошлое, пусть изменяемое, никогда не меняли ни в одном конкретном случае. Ведь если оно воссоздано в той форме, которая требуется на текущий момент, эта новая версия и есть прошлое, и никакого другого прошлого никогда не существовало. Это правило действует, даже когда одно и то же событие приходится менять до неузнаваемости несколько раз в течение года. Партия в любой момент является носителем абсолютной истины, и, конечно же, эта истина никогда не могла быть иной.

Следует понимать, что управление прошлым сильнее всего зависит от укрощения памяти. Приведение архивных материалов в соответствие с требованиями момента – действие чисто механическое. Но необходимо также помнить, что события соответствовали нужной схеме. И если тебе приходится корректировать собственные воспоминания или подделывать архивные записи, то нужно и забывать, что ты все это проделал. Этому фокусу можно научиться, как и любому другому умственному приему. Его умеет выполнять большинство партийцев, и уж точно те из них, кто не только правоверен, но и умен. На староречи этот навык вполне откровенно называют «управление реальностью». На новоречи – «двоедум», хотя двоедум – гораздо более емкое понятие.

Двоедум означает способность удерживать в голове два противоречащих друг другу мнения и разделять оба. Партийный интеллектуал знает, в каком направлении изменять воспоминания; следовательно, он знает, что занимается искажением реальности; но, применяя двоедум, он также убеждает себя, что реальность не пострадала. Эта манипуляция должна быть сознательной, иначе ее не удастся выполнить с достаточной точностью, но также и бессознательной, иначе она вызовет ощущение фальши и, следовательно, чувство вины.

Двоедум лежит в основе англизма, ибо основной метод Партии – сознательный обман при сохранении целеустремленности, невозможной без абсолютной честности. Намеренно лгать и искренне верить этой лжи; забывать факты, ставшие неудобными, а потом, по мере надобности, извлекать их из забвения и снова выбрасывать из памяти; отрицать существование объективной реальности, одновременно делая поправки на отрицаемую реальность, – все это совершенно необходимо.

Даже само употребление слова «двоедум» требует применения двоедума. Ведь, произнося его, признаешь, что искажаешь реальность, и лишь путем двоедума стираешь это знание – и так без конца, причем ложь всегда оказывается на шаг впереди правды. В конечном счете именно посредством двоедума Партия смогла и не исключено, что сможет еще на тысячи лет остановить ход истории.

Все олигархии прошлого пали, либо закостенев, либо размякнув. Или они по глупости и самоуверенности перестали приспосабливаться к обстоятельствам и были сметены – или сделались слишком либеральными и трусливыми, пошли на уступки там, где требовалось применить силу, и опять-таки были сметены. Иначе говоря, они пали либо от несознательности, либо от излишней сознательности. Партия же сумела внедрить в умы людей систему, позволяющую одновременно находиться в обоих состояниях. Ее господство было бы невозможно ни на какой другой интеллектуальной базе. Чтобы получить и сохранить власть, надо уметь воздействовать на чувство реальности. Ведь секрет владычества в том, чтобы совместить веру в собственную непогрешимость со способностью учиться на прошлых ошибках.

Стоит ли говорить, что самые хитроумные мастера двоедума – сами изобретатели двоедума, понимающие, что он – мощная система самообмана. В нашем обществе тот, кто лучше всех понимает происходящее, меньше всего склонен видеть мир таким, каков он есть. Чем глубже понимание, тем масштабнее самообман. Чем умнее человек, тем он безумнее.

Яркая иллюстрация к этому тезису – нарастание милитаристской истерии по мере повышения социального статуса. Рациональнее всех относятся к войне порабощенные народы спорных территорий. Для них это лишь непрекращающееся бедствие, среди которого они барахтаются, как в бурном море. Какая из сторон побеждает, им совершенно безразлично. Они знают, что смена верховной власти означает лишь одно: им придется выполнять все ту же работу для новых хозяев, которые будут обращаться с ними так же, как прежние.

Те, кому повезло чуть больше – рабочие, которых мы называем массами, – замечают войну лишь время от времени. У них можно, когда потребуется, вызывать припадки страха и гнева, но, предоставленные самим себе, они способны надолго забывать, что страна воюет. Настоящий энтузиазм можно встретить лишь среди партийцев, особенно членов Внутренней партии. В завоевание мира особенно твердо верят те, кто знает, что оно невозможно.

Странное единство противоположностей – знания и невежества, цинизма и фанатизма – одна из главных отличительных особенностей Океании. Официальная идеология изобилует противоречиями, даже если они бессмысленны. Например, Партия отрицает и охаивает все до единого принципы, которые исходно отстаивало социалистическое движение, – и делает это во имя социализма. Она проповедует такое презрение к рабочему классу, какого он веками не видел, – и одевает партийцев в униформу, которая когда-то была рабочей одеждой: потому-то ее и выбрали. Она систематически разрушает семейные ценности – и называет своего вождя именем, прямо взывающим к родственным чувствам. Даже названия четырех главков, управляющих нами, бесстыдно переворачивают факты с ног на голову. Главмир занимается войной, Главист лжет, Главлюб пытает, Главбог морит голодом. Эти противоречия не случайны и не вызваны обычным лицемерием. Они – примеры сознательной практики двоедума. Только примиряя противоречия, можно бесконечно сохранять власть. Древний цикл иначе не прервать. Чтобы навсегда исключить наступление всеобщего равенства, чтобы Верхние, как мы их назвали, всегда были выше всех, необходимо, чтобы в головах преобладало управляемое безумие.

Остается, однако, вопрос, который мы до сего момента почти полностью игнорировали. Зачем, собственно, предотвращать всеобщее равенство? Допустим, механику процесса мы описали верно. Но ради чего такими мощными и продуманными усилиями замораживать ход истории?

Здесь мы подходим к разгадке главной тайны. Как уже говорилось, святость Партии, и в первую очередь Внутренней партии, зиждется на двоедуме. Но еще глубже лежит исходная мотивация, никогда не подвергаемый сомнению инстинкт, который изначально привел к захвату власти и вызвал к жизни и двоедум, и Думнадзор, и перманентную войну, и все прочие необходимые атрибуты строя. Эта мотивация заключается…