1984

О’Брайен перенес клетку на ближний столик, аккуратно поставил ее на суконную скатерть. Уинстон почувствовал, как кровь застучала в висках. Ему показалось, что он сидит в полном одиночестве среди огромной безлюдной равнины – ровной, как стол, пустыни, залитой солнечным светом, где все звуки слышатся словно издалека. Но клетка с крысами стояла в двух метрах от него, а то и меньше. Какие огромные! Обе в том возрасте, когда заостренность крысиной морды сменяется яростным оскалом, а шкура из серой становится коричневой.

– Крыса, – продолжал О’Брайен, все еще обращаясь к невидимой аудитории, – хоть и грызун, но плотоядный. Это ты знаешь. Слышал, наверняка, о всяких происшествиях в бедных кварталах. На некоторых улицах женщины не осмеливаются оставлять младенца одного даже на пять минут. Крысы непременно нападут и моментально обгложут его до костей. Еще они нападают на больных и умирающих. Демонстрируют удивительную смекалку, распознавая беспомощных.

Из клетки раздался громкий писк. До Уинстона он доносился откуда-то издали. Крысы дрались, пытались достать друг друга через перегородку. Услышал Уинстон и громкий стон отчаяния. И тоже как бы со стороны.

О’Брайен приподнял клетку и нажал в ней на какой-то рычажок. Раздался резкий щелчок. Уинстон отчаянно рванулся – но тщетно: и все его тело, и голова полностью обездвижены. О’Брайен поднес клетку поближе; вот она уже в метре от лица Уинстона.

– Я нажал на первый рычаг, – сказал О’Брайен. – Сам видишь, как устроена эта клетка: маска загораживает единственный выход. Ее мы наденем тебе на голову. Когда я нажму на второй рычажок, вот этот, дверца поднимется, и голодные зверюги пулей рванут из клетки. Видел когда-нибудь, как крысы прыгают? По воздуху летят! И вот они прыгнут тебе на лицо и начнут в него вгрызаться. Иногда они сперва принимаются за глаза. Иногда прогрызают щеки и пожирают язык.

Клетка приближалась; вот она уже совсем рядом. Уинстон слышал пронзительные вопли, разрывавшие воздух будто прямо у него над головой, но изо всех сил боролся с паникой. Думать, думать, даже когда остается доля секунды, – вся надежда на способность думать. Вдруг гнусная, затхлая вонь этих тварей ударила ему в нос, подняв мощную волну тошноты, и он чуть не потерял сознание. В глазах потемнело, и на мгновение Уинстон обезумел, превратился в ревущее животное. Из темноты он вырвался, ухватившись за спасительную мысль. Есть только один способ выжить. Нужно, чтобы кто-то, другой человек, встал между ним и крысами.

Отверстие маски приблизилось настолько, что Уинстон ничего больше не видел. Проволочная дверца всего сантиметрах в двадцати от его лица. Крысы уже догадались, что будет дальше. Одна подпрыгивала от нетерпения, вторая, закаленный ветеран сточных канав, встала на задние лапы, ухватилась передними за прутья клетки и свирепо втягивала носом воздух. Уинстон разглядел ее усики и желтые зубы, и панический ужас снова погрузил его во тьму, слепого, беспомощного, обезумевшего.

– В императорском Китае это было распространенное наказание, – сказал О’Брайен прежним учительским тоном.

Маска приближалась. Прутья клетки коснулись щеки. И тут – нет, не облегчение, лишь надежда, слабый проблеск надежды. Слишком поздно, наверное, слишком поздно. Уинстон вдруг понял, что есть лишь один человек на свете, на которого он может переложить свое наказание, одно тело, которое можно подставить крысам вместо своего. И он закричал, повторяя без конца:

– Джулию, лучше Джулию! Только не меня! Джулию! Мне плевать, что вы с ней сделаете. Растерзайте ей лицо, обглодайте ее до костей. Не меня, ее! Джулию! Не меня!

Он падает навзничь – в бездонные глубины, прочь от крыс. Он все еще пристегнут к стулу, но так и провалился сквозь пол, сквозь фундамент здания, сквозь землю, сквозь океаны, сквозь атмосферу, в открытый космос, в межзвездное пространство – прочь, прочь от крыс. Вот уже световые годы отделяют его от земли, но О’Брайен все еще рядом, и холодные прутья клетки так же касаются щек.

В окружившей его темноте Уинстон услышал еще один металлический щелчок и понял, что дверь клетки не открылась, а заперлась на замок.

6.

«Каштан» почти пустовал. Косой луч солнца из окна падал на плохо протертые столики. Пятнадцать часов, унылое время. Из телевидов потихоньку дребезжала музыка.

Уинстон сидел в своем обычном углу, уставившись в пустой стакан. То и дело он вскидывал глаза на широкое лицо, взиравшее на него с противоположной стены. «Старший Брат видит тебя!» – гласила подпись. Подошедший официант, не спрашивая, наполнил стакан джином «Победа» и добавил несколько капель из другой бутылки, с дозатором. Сахарин с гвоздикой, специалитет заведения.