1984

Постепенно он стал меньше спать, но вставать с нар все равно не хотелось, только тихо лежать и чувствовать, как тело накапливает силы. Иногда он ощупывал себя, чтобы увериться, что это не иллюзия: кожа и в самом деле разглаживается, появляются какие-то округлости. Наконец сомнения исчезли – он действительно полнел; бедра явно стали толще колен.

Убедившись в этом, он начал, хоть сперва и неохотно, давать себе регулярную физическую нагрузку. Скоро он уже мог прошагать по камере три километра. Сгорбленные плечи начали выпрямляться. Он попробовал перейти к более сложным упражнениям и, к своему удивлению и стыду, понял, сколько всего не может: перейти на бег, удержать на вытянутой руке табуретку, устоять на одной ноге, не падая. Он присел и понял, что мучительная боль в бедрах и икрах едва позволяет ему выпрямиться. Лег на живот, попытался отжаться от пола – бесполезно, не приподняться и на сантиметр. Но еще несколько дней регулярного питания – и все удалось. Шло время, ему уже удавалось отжиматься по шесть раз подряд. Уинстон начал даже гордиться своим телом. Его иногда посещала надежда, что и лицо возвращается к норме. Лишь случайно прикасаясь к лысине, он вспоминал морщинистую измученную физиономию, глядевшую на него из зеркала.

Возрождался к жизни и мозг. Сидя на нарах спиной к стене и положив доску на колени, Уинстон всерьез занялся собственным переобучением.

Он капитулировал, это ясно. Как Уинстон теперь понимал, он давно, еще задолго до того, как принял это решение, начал готовиться к капитуляции. С первых минут в Главлюбе – да что там, еще когда они с Джулией стояли беспомощные, а металлический голос из телевида отдавал им приказы – он сознавал, насколько пуста и бездумна его попытка противопоставить себя господству Партии.

Теперь он знал, что Думнадзор семь лет наблюдал за ним, как за жучком под увеличительным стеклом. Ни один его поступок, ни одно слово не остались незамеченными, весь ход его мыслей оказался полностью разгадан. Они даже аккуратно возвращали ту белесоватую пылинку на обложку дневника. Ему дали послушать записи, показали снимки, в том числе их с Джулией – да, даже эти…

Он больше не мог сражаться с Партией. К тому же Партия права – как может быть иначе, как может ошибаться бессмертный коллективный мозг? С каким внешним стандартом сверять его суждения? Здравомыслие – вопрос статистики. Надо лишь научиться думать как они. Вот только…

Неуклюже сжимая карандаш, казавшийся слишком толстым, он начал записывать приходившие в голову мысли. Первым делом вывел крупными, неровными прописными буквами:

СВОБОДА ЕСТЬ РАБСТВО

Потом, почти без паузы, нацарапал ниже:

ДВАЖДЫ ДВА – ПЯТЬ

Но тут он словно уперся в стену и больше не мог сосредоточиться, будто робел о чем-то думать. Он знал, что дальнейшее ему уже известно, просто ненадолго вылетело из головы. А вспомнилось, лишь когда он прошел всю логическую цепочку, иначе не получалось. Он записал:

БОГ ЕСТЬ ВЛАСТЬ

Он принял все. Прошлое изменяемо. Прошлое никогда не менялось. Океания воюет с Остазией. Океания всегда воевала с Остазией. Джонс, Аронсон и Резерфорд виновны в том, в чем их обвинили. Он никогда не видел фотографии, опровергающей их виновность. Ее никогда не существовало, он ее выдумал. Он помнил, как раньше ему представлялось иное, но это все – наведенное, самообман. Вот как все просто! Стоит один раз сдаться – и все идет как по маслу. Плывешь, плывешь против течения, которое сносит тебя назад, как ни старайся, – а потом вдруг решаешь развернуться и плыть по течению вместо того, чтобы с ним бороться. Меняется только одно – твое отношение. Чему быть, того не миновать. Уинстон уже и не понимал, зачем когда-то взбунтовался. Все так просто, кроме…

Возможно абсолютно все. Так называемые законы природы – чепуха. Закон всемирного тяготения – чушь. «Захочу – воспарю над этим полом, как мыльный пузырь», – сказал О’Брайен. Уинстон разобрался, что он имел в виду: «Если он думает, что парит над полом, а я одновременно думаю, что вижу, как он парит, значит, это происходит».

Как обломок затонувшего корабля, всплывая, разрывает водную гладь, в его сознание вдруг ворвалась мысль: «На самом деле ничего этого нет. Мы все только воображаем. Это галлюцинация». Уинстон тут же снова утопил эту очевидную ересь. Согласно ей, где-то вне нас существует «реальный» мир, в котором творятся «реальные» события. Но как такой мир может существовать? Ведь все, что мы знаем, мы пропускаем через сознание. Значит, именно в нем все и происходит. А то, что происходит в сознании каждого, происходит на самом деле.

Уинстон отогнал ересь без труда, без всякого риска ей поддаться. Однако он понимал, что ее вовсе не следовало допускать в голову. В мозгу должно возникнуть слепое пятно, чтобы защищаться от опасных мыслей инстинктивно, автоматически. На новоречи это называется «кривостоп».