1985, Напролом

Полгейт поджал губы, обошел стол и встал рядом с Леггатом. Юрист сделал то же самое, и получилось, что они выстроились передо мной, точно триумвират начальников, вызвавших «на ковер» нерадивого подчиненного.

Но мне уже не раз приходилось стоять вот так перед распорядителями на скачках, и я научился не выказывать ни страха, ни вызова. Оказывается, отрицательный опыт тоже может принести пользу. Я спокойно стоял и ждал.

- Ваши утверждения, будто мы преднамеренно развязали кампанию с целью погубить вашего зятя, являются беспочвенными, - заявил Полгейт. - Если вы посмеете заявить об этом публично, мы подадим на вас в суд за клевету.

- Вы развязали кампанию с целью помешать Мейнарду Аллардеку получить рыцарский титул, - возразил я. - Вы стремились испортить его репутацию, и вам было все равно, кого, кроме него, это заденет. Ваша газета вела себя бессердечно и по-хамски. С ней это бывает постоянно. И я буду говорить об этом, кому и когда мне будет угодно.

Полгейт заметно напрягся. Юрист приоткрыл рот. Леггата же, похоже, все это начинало забавлять.

- Объясните, почему вы хотели погубить Мейнарда Аллардека, - сказал я.

- Не ваше дело! - отрезал Полгейт с решительностыо захлопнувшегося сейфа. Я понял, что, возможно, когда-нибудь я это и узнаю, но не от тех, кто находится в этой комнате. Поэтому я продолжал:

- Вы сочли, что эффективнее всего будет ударить сбоку, и решили достать Мейнарда через его сына. Вы не подумали о том, что его сыну это грозит разорением. Вы просто воспользовались им. И вы должны возместить ему причиненный ущерб.

- Нет! - сказал Полгейт.

- Мы ничего не признаем! - вставил юрист.

Классическая фраза, вполне в духе адвоката. Возможно, мы и виноваты, но никогда в этом не признаемся.

- Если вы будете продолжать пытаться вымогать у нас деньги, - продолжал он, - «Ежедневное знамя» добьется, чтобы вас арестовали и предали суду.

Я прислушивался не столько к словам, сколько к этому голосу. Где-то я его уже слышал… Высокий тембр, отчетливый выговор, полное неверие в то, что у меня тоже могут быть мозги…

- Вы не в Хампстиде живете? - задумчиво спросил я.

- А при чем тут это? - с холодным раздражением осведомился Полгейт.

- Три тысячи вперед, десять после.

- Чушь собачья! - заявил Полгейт.

Я покачал головой. У Дэвида Морса был такой вид, словно он проглотил осу.

- Вы вели себя на редкость неуклюже, - сообщил я ему. - Беретесь подкупать жокея, а элементарных вещей не знаете.

- Каких, например? - заинтересовался Сэм Леггат.

Я едва сдержал улыбку.

- Ну хотя бы кличек лошадей.

- А, значит, вы признаете, что брали взятки! - воскликнул Морс.

- Не брал. Но раньше мне их время от времени предлагали. Вы не были похожи на «жучка». И к тому же вы записывали наш разговор на кассету. Я слышал, как вы включили магнитофон. «Жучки» этого не делают.

- Я же говорил, осторожней надо! - вкрадчиво заметил Сэм Леггат.

- У вас нет никаких доказательств! - решительно заявил Полгейт.

- У моего директора банка лежит банковский чек на три тысячи фунтов, выданный в Сити. Он обещал мне выяснить, кто его приобрел.

- Он никого не найдет, - столь же решительно заявил Полгейт.

- Ну тогда он, видимо, сделает то, о чем я его просил с самого начала: порвет чек.

Воцарилось напряженное молчание. Если они вытребуют чек обратно, то тем самым признают, что это они его прислали; а если нет, денежки пропадут, и все без толку…

- Или попрошу передать Бобби Аллардеку, в качестве небольшой начальной компенсации.

- С меня хватит! - резко заявил Полгейт. - Немедленно верните имущество наших репортеров! Никакой компенсации не будет, поняли? Никакой! И вы еще пожалеете, что потребовали компенсации, я вам обещаю!

Его плечи под элегантным пиджаком напрягаясь и сгорбились, точно у боксера. Всем своим видом он наглядно демонстрировал угрозу, играл скулами, причем буквально. В его облике отражалось все грубое хамство его газеты, весь наглый вызов власти, не знающей удержу. Я подумал, что до сих пор никто не осмеливался бросить ему решительный вызов, и он не потерпит, чтобы я оказался исключением.

- Если вы посмеете подать на нас в суд, - хрипло произнес он, - я вас растопчу! Честное слово, растопчу! Я позабочусь о том, чтобы вам пришили какое-нибудь преступление, которое покажется особенно отвратительным, я добьюсь, чтобы вас посадили! Вы скатитесь на самое дно, вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все, я вам обещаю!