1990-e годы

— Не смей меня больше отговаривать! Не смей! Ты знаешь, что они творят? Знаешь, что делают?! Знаешь, где я только что был и что видел?! Знаешь?!

Перескакивая с одной недосказанной фразы на другую, он крикливо заговорил об изнасилованной и избитой девочке с отрезанными пальцами, которую по их с милиционером мнению, два месяца истязали чеченцы.

— Хорошо, хорошо, сынок, не надо так кричать, — тихо проговорил отец. — Ты приляг, поспи сейчас, а после спокойно всё расскажешь.

Позади него стояла мать и смотрела своим фирменным взглядом, молчаливо давая понять, что произошедшее никак не отменяет того факта, что своим намерением ехать на войну сын собирается лишить её жизни.

Досадливо морщась, он прошёл мимо них в свою комнату.

— Может, покушаешь сначала, — осторожно заглянул к нему отец.

— Да оставьте вы меня в покое! Не хочу! — крикнул он.

Отец торопливо притворил дверь и увёл из коридора мать.

Убедившись, что к нему больше никто не пристаёт, он закрыл глаза и вскоре забылся пьяным сном.

Молодой человек проспал почти весь день, а вечером выйдя из комнаты и сходив в туалет, сразу понял, что родители уже готовы продолжать капать ему на мозги. Отец с матерью сидели за столом и делали вид, что смотрят телевизор. Оно постоянно начиналось именно так. Сперва они претворяются, что как бы не обращают на него внимания, занимаясь домашними делами, а потом возникает какая-нибудь отвлечённая тема, из которой отец плавно переходит к процессу отговаривания его от службы по контракту.

Военный сходил в туалет, наскоро умылся и, выйдя в прихожую, сразу стал обуваться. Он не хотел слушать всю эту опостылевшую муть снова. Ему оставалось быть на гражданке меньше двух недель, и он никак не мог позволить родителям опоганить своими назойливыми разговорами эти последние вольные деньки.

На этот раз первой заговорила мать:

— Сынок, ты куда опять уходишь? Ты совсем не хочешь проводить с нами время? За что ты нас так ненавидишь? Ты ведь даже не поел ничего, — быстро тараторила она, словно опасаясь, что не успеет сказать всего, что хотела до того как сын уйдёт.

— К тому же, ты давеча говорил о каком-то происшествии ночью, из-за которого пришёл домой лишь под утро. Я думал, ты хочешь нам рассказать о нём подробнее, — мрачно добавил отец.

Завязывая шнурки, молодой человек остановился. Он поднял глаза на родителей и задумался. Отец с матерью сидели в кухне за столом и наблюдали за ним с укоризной. Ему вдруг стало немного совестно. Парень разулся и прошёл через коридор в распахнутую кухонную дверь.

— Ладно, — сказал он. — Только прошу вас, не заводите старую шарманку. Не нужно меня больше уговаривать. К тому же, это дело решённое — я уже подписал все необходимые документы и по любому поеду в Чечню.

Никак не отреагировав на его призыв, отец хмуро ждал продолжения, а мать, снова изобразив на лице страдание, сказала:

— Хорошо, сынок, расскажи нам, что случилось ночью и поешь, пожалуйста, я оладьи приготовила.

Она поставила перед ним большую тарелку с оладьями и чашку с малиновым вареньем. Тут же ощутив голод, военный начал жадно есть и с набитым ртом приступил к повествованию:

— Я вчера гулял с одноклассниками, а потом решил пройтись до дома пешком, когда по пути наткнулся на искалеченную девочку. Ей пятнадцать лет, этой девочке. Её целый месяц держали в неволе чурки. Они похитили её, требовали от родителей выкуп, и родители для этого были вынуждены продать квартиру. А эти чурки пока держали девочку в плену, они ей пальцы отрезали на руке! Они насиловали её! Они её на иглу посадили!

Последние слова он выкрикивал, и обуявшая его ненависть рвалась наружу вместе с частичками не до конца пережёванных оладий. Он потерял самообладание и орал на родителей, будто это они были виноваты в том, что произошло с девочкой.

— И вы после этого мне говорите, что я не должен воевать! Вы что не видите, что эти мрази у нас здесь вытворяют? А? Что ты теперь на это скажешь, папа? Что?

Отец мрачно переглянулся с матерью.

— Что, а? — вызывающе спросил юноша снова.

Отец посмотрел сыну в глаза и тихо проговорил:

— Я-то многое могу тебе сказать, сынок, но готов ли ты спокойно слушать? Я вот опасаюсь, что ты сейчас опять вскочишь и уйдёшь из дома, ничего не только не поняв, но и не дослушав. Ты ведь, по сути, совсем ещё молодой дурак и ни черта не понимаешь…

Военный саркастично усмехнулся:

— Вот как мы теперь заговорили! Ха! Тактику сменил? Да, папаша? Не получилось добром меня умаслить, теперь станешь унижать? А я не дам! Не позволю! Я в армии отслужил! А ты, папаша, — нет! Ты-то сам не был в армии! И сейчас завидуешь! Так-то! Ты мне вообще не авторитет и не смей меня обзывать дураком! Я — военный! Я — защитник отечества! Понял?

Как и предрекал в своих словах отец, сын после этого резко вскочил, выбежал из кухни, быстро обулся и снова ушёл из дому почти на сутки.