1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Комнату обставлял муж. Лично выбирал всю мебель, расставлял, именно там, где мебель должна стоять. По правде говоря, он редко заходил в комнату, пока ребенок был жив, и даже тогда стоял смущенный на пороге, словно боялся неуклюжести и смехотворности эмоциональной сцены. Но он каждый день просил принести ребенка ему в комнату, каждое утро и каждый вечер ему должны были предоставить отчет о том, как ребенок спал, и общий отчет о его здоровье.

  Потом муж зашел в детскую лишь однажды: это было через несколько недель после похорон. Во всяком случае, мы заперли комнату, ключи были у меня, и так продолжалось три года, до нашего развода, мы не открывали комнату, всё оставалось так, как было в момент отбытия ребенка в больницу. Иногда я пробиралась в комнату, чтобы там убрать...так, чтобы никто не знал, конечно же.

  После похорон я почти обезумела. Но взяла себя в руки и волочила ноги, просто потому, что не хотела развалиться окончательно. Откуда-то я черпала сверхчеловеческую силу. Я знала, что, вполне возможно, ему даже хуже, чем мне, что он может быть близок к серьезному нервному срыву, и, что даже если он это отрицает, он может во мне нуждаться.

  Но что-то проихошло между нами в те недели, или, скорее, между ним и миром...Не могу найти точные слова. Что-то в нем сломалось. Всё это, конечно, произошло без единого слова. Не так ли обычно бывает с серьезными событиями, которые даже могут угрожать жизни? Если человек расплакался или начал кричать, значит, кризис миновал.

  На похоронах муж тоже был спокоен. Ничего не сказал. Его спокойствие передалось мне. Мы молча шли за маленьким бело-золотым гробиком, с прямой спиной и сухими глазами. Но, знаешь, он ни раз не пошел со мной на кладбище проведать могилу....Наверное, он ходил туда один, я не знаю.

  - Если человек расплакался, знай - это обман. Тогда уже всё прошло, - однажды сказал мне муж. - Я не верю слезам. Боль молчалива и не льет слёзы.

  Что произошло со мной за те несколько недель? Оглядываясь назад, я сказала бы, что пролагала путь к мести. К мести? Против кого? Против того, кто лечил ребенка? Это было бы глупо. Поверь, ребенка лечили лучшие врачи города.

  О таком говорят: 'Господь не дает испытаний больше, чем человек может вынести'. Именно так и было. Ровно столько я могла вынести. Но всё происходило постепенно. Их мелочные заботы, кажется, волновали их больше, чем спасение жизни моего ребенка. Конечно, этого я им простить не могу, даже сейчас. Мне хотелось им отомстить. Но мне хотелось и другой мести, желание мести гнездилось не только в мозгу, но и в сердце. Это была месть равнодушия. Странное равнодушие и презрение пылало тогда у меня в груди. Это было люто-холодное пламя. Неправда, что страдания очищают, что мы становимся лучше, мудрее, более понимающими, страдая. На самом деле мы становимся холодными и равнодушными. Когда впервые в жизни мы по-настоящему поймем свою судьбу, мы станем почти спокойны. Спокойны и невероятно, ужасающе одиноки.

  В течение тех недель я не ходила на исповедь, как раньше. В чем мне было исповедоваться? В чем был мой грех, и как я его совершила? Я чувствовала себя самым невинным созданием из когда-либо живших на свете. Сейчас я себя так не чувствую...Грех - это не только то, о чем сказано в катехизисе. Грех - не просто то, что мы совершаем. Грех - также и то, чего мы жаждем, но слишком слабы, чтобы совершить. Когда мой муж - в первый и последний раз в жизни - гаркнул на меня хриплым голосом в детской, я поняла свой грех. В его глазах я была грешницей, потому что не смогла спасти ребенка.

  Ты смотришь в пустоту. Вижу, ты в замешательстве. Ты чувствуешь, что только из тяжело раненных чувств мужчина может бросить в лицо столь несправедливые обвинения. Я ни на мгновение не сочла его обвинения несправедливыми. 'Да, но вспомни, как много ты всего сделала', - говоришь ты. Ну да, меня не за что арестовать, кто бы что ни думал. Я восемь дней сидела у изголовья ребенка. Я спала там и нянчила его. Я единственная пошла против общепринятой практики и вызвала других врачей, когда первый, а потом и второй не смог помочь. Да, я сделала всё, что могла. Но я сделала всё это для того, чтобы мой муж нашел силы жить, чтобы он оставался моим, чтобы любил меня - потому что любить он меня мог только через ребенка. Понимаешь?...Это за мужа я молилась, когда молилась за ребенка. Жизнь моего мужа имела значение. Только по этой причине жизнь ребенка была так важна. Ты говоришь, что это - грех!...Что такое грех? Я тогда не знала. Теперь знаю. Люди, которые являются частью нас, нуждаются в любви и поддержке, они ближе всего к нашему сердцу, их любовь лежит глубоко в нас, им нужна вся наша сила. Всё это рухнуло, когда умер ребенок. Я знала, что потеряла мужа, потому что, хоть он ничего и не говорил, обвинял он меня. Ты скажешь, что обвинять меня - смехотворно и нечестно. Не знаю. Не могу об этом говорить.