1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Осень была золотая, буйная, восхитительная, словно в опере. Мы ехали на машине. Деревья были усеяны желтыми фруктами. Воздух был зрел и насыщен ароматами, весь мир был садом в поворотной точке. На улицах были люди, богатые люди, беззаботные люди, они роились повсюду, плавали. Большие осы с толстыми брюшками жужжали на жаре, отяжелевшей от света. Там были американцы, только что напившиеся на солнце, были француженки, яркие, словно стрекозы, и более сдержанные английские туристы. Мир еще не поднялся на борт: мгновение всё - Европа, сама жизнь - купалось в ослепительном свете. Но чувствовался и налет паники, было чувство, что надо насладиться сразу всем, пока это всё не исчезло. Люди чувствовали, что судьба - не на их стороне. Мы поселились в лучшем отеле, ходили на концерты, слушали хорошую музыку, у нас было две смежных комнаты с видом на горы.

  Чем были наполнены эти шесть недель? Чего мы ждали? Надеялись ли мы на что-то? Кажется, мы жили в молчании. Муж приносил книги для чтения: у него был идеальный слух во всем, что касалось языка, и, как великий музыкант, он мог отличить фальшивую ноту от настоящей. В этом смысле он был похож на Лазаря. Мы сидели на балконе в сумерках, и я читала ему: французские стихи, английские романы, тяжеловесную немецкую прозу. Гете и избранные сцены из 'Флориана Гейера' Гауптмана. Муж любил эту пьесу. Он видел ее однажды на сцене, в Берлине, и не мог забыть. Кроме того, ему нравилась 'Смерть Дантона' Бюхнера. И 'Гамлет'. И 'Ричард III'. Моей обязанностью было читать ему стихи великого венгерского поэта Яноша Арани из позднего цикла 'Осенние крокусы'. Потом мы одевались, ужинали в одном из лучших ресторанов, пили сладкое итальянское вино и ели мясо морского краба.

  В некотором смысле мы жили, как нувориши, как люди, которые хотят наверстать всё, чего у них не было, насладиться этим всем, всем сразу. Люди, которые слушают Бетховена, жуют каплуна и хлебают французское шампанское в такт музыке. Но это было и неким прощанием. Эти годы, последние годы перед войной, были пропитаный такой особой атмосферой. Словно неосознанное прощание. Мой муж говорил именно так: что-то, связанное с Европой. Я ничего не говорила. Я покидала не Европу. Можем ли мы, две женщины, признать тот факт, что такие понятия, как 'Европа' имеют с нами мало общего? Что я знала в глубине души - так это то, что мне не хватало силы отказаться от чего-то более важного. Я почти задыхалась от беспомощности.

  Однажды ночью мы сидели на балконе. На столе стоял виноград в стеклянной миске и большие желтые яблоки. В Мерано пришло время сбора яблок. Воздух был такой сладкий, так наполнен запахом яблок, как если бы кто-то снял крышку с огромной банки консервации. Под балконом французский уличный оркестр играл мелодии из старой итальянской оперы. Муж принес на стол вино, вино, 'Лакрима Кристи', было темное и стояло в хрустальном кувшине. Сладость была во всем, даже в музыке, что-то немного перезрелое, с налетом тошноты. Муж тоже это почувствовал и объявил:

  - Завтра едем домой.

  - Да, - согласилась я. - Вернемся домой.

  Вдруг муж начал говорить этим глубоким меланхоличным голосом, который всегда меня трогал. Словно играл ритуальный инструмент какого-то примитивного племени:

  - Скажи, Илонка, как по-твоему, что нам делать дальше? - спросил он.

  Понимала ли я, что он имеет в виду? Он говорил о нас, о нашей совместной жизни. Была звездная ночь. Я смотрела на звезды, на осенние звезды итальянского неба, и дрожала. Я почувствовала, что пришло время сказать правду. Мои руки и ноги сковал холод, но ладони вспотели от волнения.

  - Я не знаю, правда не знаю. Я не вынесу разлуки с тобой. Не могу представить жизнь без тебя, - ответила я.

  - Знаю, это очень сложно, - спокойно ответил муж. - Я тоже не хотел бы этого. Наверное, сейчас - неподходящее время. Может быть, подходящее время никогда не наступит. Но в нашей совместной жизни, так же, как в этих каникулах, есть что-то постыдное и неподобающее. Не об этом ли мы не решаемся сказать?

  Наконец он это произнес. Я закрыла глаза, у меня закружилась голова. Так я и молчала, глаза закрыты.

  - Так что скажи мне, наконец, что нас разделяет? - спросила я.

  Долго он ничего не отвечал, просто думал. Отложил сигарету и закурил другую. Он тогда курил крепкие английские сигареты, из-за запаха которых у меня немного кружилась голова. Но этот запах тоже был частью его, как запах сена в его комоде с бельем, потому что ему нравилось душить одежду горьким маслянистым ароматом сена. Какие необычные детали формируют наше восприятие человека!

  - Я не испытываю особой потребности в том, чтобы меня любили. - наконец, сказал муж.

  - Это невозможно, - сказала я, скрипя зубами. - Ты - человек. Ты наделен абсолютной потребностью быть любимым.

  - Вот именно в это женщины не могут поверить, не знают и не понимают, - сказал муж, словно обращаясь к звездам. - Существует тип мужчин, не нуждающихся в любви. Такой мужчина прекрасно себя чувствует без любви.