1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Знаешь, что самое странное? Если поставить его напротив грязной толпы в лохмотьях, медленно ползущей по мосту, он казался почти мятежником. И при этом был почти невидим. Я бы не удивилась, если бы кто-то вышел из толпы, схватил его за лацкан, начал трясти и толкать, чтобы проверить, настоящий ли это человек. А представь, что было бы во времена Французской революции, в месяцы Террора, когда на аристократов охотились по всему Парижу так же, как дети охотятся с рогатками на воробьев. Всё равно что старый аристократ появится на улице в лиловом камзоле и напудренном парике, и дружески помашет тележкам, которые заполнены его знакомыми графьями, едущими на гильотину. Между этим аристократом и моим мужем - никакой разницы, в равной степени живописное зрелище. Он таинственным образом отличался от окружавшей его с трудом бредущей толпы, словно вышел не из рабомбленного дома, а из какого-то невидимого театра, из исторической драмы, для которой его нарядил костюмер. Это была старая роль в старой пьесе - больше такую никогда не поставят.

  Так что этот мужчина появился на дымящейся сцене города, мужчина, который совсем не изменился, его не коснулись тяготы осады. Я о нем беспокоилась. Все вокруг были настроены мстить: ты на свой страх и риск раздражаешь людей, а если люди раздражены, ничто их уже не остановит. В основе лежало чувство вины: чувство вины лежало в основе ярости и жажды мести, поддерживало эти горящие глаза и рты, изрыгающие ненависть. Люди целыми днями бегали повсюду и хватали всё, что удавалось схватить: чайную ложечку свиного жира, горсть муки, один единственный грамм золота. Каждый поглядывал на окружающих с лукавством. Никто не был освобожден от подозрений. Почему? Потому что все мы были преступниками, все были так или иначе виновны? Потому что мы выжили, а другие - нет?

  И вот теперь мой муж спокойно сидел рядом со мной, словно единственный среди всех нас был ни в чем не виноват. Я не могла это понять.

  Я закрыла глаза. Понятия не имела, что делать. Позвать полицейского, чтобы он забрал моего мужа? Он не сделал ничего плохого. Не участвовал во всех этих ужасных событиях, которые тогда и потом происходили по всей стране. Он не убивал евреев, не преследовал тех, кто думал иначе, чем он, не грабил квартиры людей, которых увели на смерть или отправили в изгнание: он никому не причинил зла. Никто не мог бы указать на него пальцем. Мой муж ни крошки ни у кого не украл. Я никогда не слышала о нем ничего плохого, даже намного позже. Он не грабил, как другие, отнюдь! На самом деле это у него отняли почти всё. Когда я встретила его на мосту через Буду, он во всех смыслах был таким же нищим, как все остальные. Позже я узнала, что от фамильного состояния ничего не осталось - только чемодан одежды и его диплом инженера. Вот и всё, что он увез в Америку, скажем так. Насколько мне известно, он работает на какой-то фабрике. Фамильные драгоценности он отдал мне задолго до того, как мы расстались. Вот видишь, как хорошо, что украшения сохранились. Милый, я знаю, мои украшения - последнее, о чем ты думаешь. Ты просто помогаешь мне их продавать исключительно по доброте душевной. Не смотри на меня так. Видишь, я и так уже вся в слезах. Подожди, пока я вытру слёзы.

  Что это? Да, светает. Первые грузовики зеленщиков начали развозить товар. Уже пять часов. Они едут к реке, на рынок.

  Ты уверен, что не замерз? Позволь укрыть тебя. Становится прохладно.

  Что? Нет, мне не холодно. Вовсе нет, на самом деле мне немного жарко, прости, милый, я закрою окно.

  

  

  Как я уже сказала, я смотрела на бывшего мужа, и от увиденного холодная дрожь побежала по моим коленям к пальцам ног. Мои ладони вспотели, потому что этот изящный господин, мой бывший муж, мне улыбался.

  Прошу, не думай, что это была улыбка насмешливого превосходства. Это была просто вежливая улыбка, которая появляется у людей, когда они услышат шутку - не смешную и не скабрезную...так улыбается хорошо воспитанный человек, когда ему всё равно. Он был довольно бледен, не сомневайся. Если присмотреться, было заметно, что он тоже сидел в подвале. Но бледность у него была того рода, которая бывает, если ты несколько недель болел, а потом первый раз вышел из дома. У него были бледные глаза. В губах - ни кровинки. В остальном он выглядел так же, как всегда, как всю свою жизнь...скажем так, после десяти часов утра, когда побреется. Возможно, даже еще в большей степени. Но, быть может, у меня возникло такое впечатление из-за всего того, что нас окружало, потому что он выделялся так же, как выделяется музейный экспонат, если достать его из стеклянной витрины и перенести в грязную квартиру рабочего. Вообрази: что, если статую Моисея, которую мы видели вчера в тускло освещенной церкви, поставить в доме какого-нибудь местного мэра, между двумя кабинетами. Да, мой бывший муж - вовсе не такого рода шедевр, как та статуя Моисея. Но он в то мгновение просто был собой - музейным экспонатом, оказавшимся на улице. И улыбался.