1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

Мы особо не разговаривали, только шепотом. Один из коммунистов тихо матерился, он был социалистом с давних пор, а теперь приходится покинуть свою прекрасную Родину, ползти на животе в грязи. Так и есть, мы ползли на животе, изо всех сил - так мертвецы плывут вниз по реке в Могаке.

Вот тогда я попробовал траву.

Помню, как сейчас. Я никогда до того не ел траву. Я простерся на животе в грязи своей Родины, и вдруг понял, что ем траву. Вгрызался в грязь. Пробовал глину. Не знаю, что со мной произошло, одному лишь дьяволу это известно...Понятия не имею. Как бы то ни было, я жевал траву и грязь, словно животное, больное бешенством, или человек, который выпил слишком много крепкого кофе и обезумел. Я кусал траву, говорят, так кусают землю в разгар битвы, словно перейдя границу и присоединившись к другим героям в Раю. В чем причина? В том, что мною так долго помыкали утром? Как знать. И теперь я кусаю родную землю. Вот когда я осознал, что делаю.

Это длилось недолго, вскоре я пришел в себя. Но я был в шоке. Смесь травы и земли оказалась более горькой, чем шампанское, которым председатель суда щедро поил нас в баре.

Вот граница моей прекрасной маленькой страны, ночь, грязь, сияют звезды. Я был животным. Но не только животным. Я был человеком, и впервые в жизни у меня появилось сознание.

Как тебе известно, и тогда, и прежде, очень много говорили о нашей национальной почве. Другие жевали эту почву задолго до меня, конечно, не в буквальном смысле. «Нашу национальную почву» выставляли в национальном собрании, рассыпали в парламенте, швыряли ее горстями с трибун. Потоки товарищей текли в деревню, чтобы объяснить народу, что земля теперь принадлежит нам. Прежде было четыре акра для Папы Римского и четыре тысячи акров для графа. А теперь все эти огромные просторы по всей стране, вся эта почва - наша... Я это слышал с пеленок, слышал всю жизнь. Когда я впервые надел ботинки, мне сказали: «Это - народная почва, товарищ, замля принадлежит тебе». Но теперь я понял, что никогда на самом деле не понимал, что они имеют в виду. «Земля принадлежит тебе». Что такое почва? Земля? Страна? Нация? Я помнил лишь то, что всегда чего-то не хватало, всегда - непосильный труд. Когда граф смылся вскоре после того, как у него отняли имущество, что мне осталось от его земель...когда мой отец выплюнул выбитые зубы на пол сельской ратуши, потому что его фамилию внесли в список кулаков, а он отказался отписать свои акры и присоединиться к коллективу...что тогда значила земля? Почва? Страна? У меня кружилась голова. Словно пробуждение после запутанного сна.

Я лежал на животе на земле своей страны, словно только что обмытый труп, мысли в моей голове вертелись, словно карусель. В детстве мы пели одну песню в сельской школе. «Если Земля - весенняя шяпка Бога / Мы - побеги цветов на ней...». Я вспомнил слова. Но как ни пытался, не удавалось почувствовать аромат цветов. Возможно потому, что луг, по которому мы ползли, наполовину состоял из болота... Мокрая грязь, ощущение болота вызвало множество воспоминаний. Мне стало жаль своих барабанных палочек. Я оставил их в баре. Палочки были хорошие, из ореха. В Риме такие не достанешь. В Нью-Йорке мне они не нужны, мне не дают играть. Я не могу практиковаться в своем искусстве. Лежа в грязи, я спрашивал себя, что еще я оставил позади...Что это, в конце концов, значит - иметь страну, родину? Именно эту страну?

Жизнь тяжела, дружище. Я вспомнил, чем я был там. Сначала это было «Да, Ваша Милость», и «Грязный пролетарий». Потом я узнал, что я - народ, люди, и что всё принадлежит мне. Но фактически никогда ничего мне не принадлежало. Раньше я этого не понимал. Не то чтобы я когда-нибудь говорил громкие слова о родине или стране. Я не считал, что кто-то обязан меня содержать. Но сейчас, на границе, вернулись воспоминания, мысли смешались. Мне показалось, что в моей стране живут разные народы. Мне объясняли, что страна принадлежала аристократам, но теперь - страна другая, она принадлежит народу. Но что принадлежит лично мне? Что такое - моя страна? И если у меня она была, что с нею случилось? Она вдруг выскользнула у меня из-под ног, и, честно говоря, я не знал, существует ли она еще, а если существует, где она. Она должна была где-то существовать, потому что я чувствовал здесь ее запах, в грязи, в которой я лежал. Намного позже Душенька мне сказала - поздно ночью - что в детстве она спала в землянке, по ней бегали белки и сони. Запах этой землянки, должно быть, чем-то напоминал запах болотистого луга, на котором я лежал. Именно запах грязи она должна была вдохнуть, когда впервые оказалась в землянке, в землянке, которая была ее домом, ее почвой, ее родиной. Именно этот запах я чувствовал, оставляя его позади. Но он отличался от запаха, от которого мне хотелось сбежать из бара. Это был не удушающий запах, а что-то более знакомое, как наш собственный запах. Именно так пах я. Это - запах земли, запах земли преследовал меня всю дорогу до границы. Словно это было всё, что осталось у меня от дома.