1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

Мне осталось лишь слегка коснуться барабанов, постучать по ним кончиками пальцев. Саксофонист выжидал время и наблюдал за винтом, полагая, что зреет какой-то заговор. Винт был постоянным спутником председателя суда, сопровождал его на случай, если у великого человека возникнет гениальная идея, которую необходимо срочно воплотить в жизнь. В этом баре он был единственным, кто мог придать мыслям председателя конкретную форму и воплолить его идеи в жизнь. Душещипательная баллада закончилась, статс-секретари начали бешено аплодировать. Барошеди развел руками, дабы показать, в каком он восторге - ни одна сточная канава не способна спеть лучше, чем только что спела вот эта сточная канава. Он знал, о чем говорил: он и сам был в этом бизнесе. Председатель встал, поцеловал ручку певице и отвел ее обратно за столик. Винт тоже подпрыгнул и начал суетливо протирать стул, на который собиралась сесть дама, рукавом пиджака. Поэт закрыл глаза, словно не в силах выдержать столь божественный восторг. Он действительно наслаждался ситуацией.

Я положил барабанные палочки. Председатель заказал группе шампанское. Приглушенный свет создавал соответствующее настроение. Словно ангел пролетел в баре.

Это правда, дружище. До гробовой доски буду помнить последний бокал шипучки, который я выпил в ту ночь в баре. Я сидел возле председателя суда и видел, как винт посмотрел на часы. Потом он встал и наклонился над столом.

- Со всем уважением, товарищ, мне нужно идти. Кое-какую работу нужно будет выполнить на рассвете, - сказал он тихо, и показал рукой, что это будет за работа. Председатель посмотрел на него серьезно. Кивнул и громко сказал:

- Знаю.

- В шесть, - прошептал винт. - Двойная ликвидация.

- Так что тебе нужно идти, Ференц, - сказал председатель. - Потом отправляйся домой и хорошенько выспись.

Парень широко улыбнулся.

- Будет сделано, товарищ! - ответил он и щелкнул каблуками.

Они пожали друг другу руки. Винт удалился строевым шагом, в баре на некоторое время воцарилась тишина. Мууилый друг напевала на ухо председателю изысканную прозу. Те, кто сидел дальше, не слышали, что говорит винт, но по выражению их лиц было видно, что общую идею они улавливают. Саксофонист сложил руки, словно выполнял какое-то духовное упражнение. Пианист склонился над клавишами и протирал очки, словно ничего ни с чем не мог поделать. Аккордеонист докуривал окурок, словно желая показать, что с искусством на время покончено, что у него перерыв. Мы старались не смотреть друг другу в глаза, но все мы знали, что такое «шесть часов», «двойная ликвидация» и «поспать». Не только мы услышали и поняли смысл этих слов. Другие тоже поняли, все, кто видел, как он попрощался.

Председателю суда уже было довольно преамбул. Он похлопал по мясистой спине мууилого друга и жестом показал товарищу официанту, что пора начинать серьезную вечеринку, пусть грянет музыка. Пришло время скандала.

Сначала я подумал, что кто-то не закрыл дверь уборной. Или у кого-то из гостей не хватило денег, и, упс - слишком поздно! Я осмотрелся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Сдержанно, осторожно, поскольку она сидела рядом со мной, я попытался обнюхать мууилого друга. Ее окутывал густой аромат пачулей, словно газ на болотах. Но аромат пачулей перебивало зловоние. Я удивился, что остальные не чувствуют этот запах, как я. Они словно ничего не замечали.

Саксофонист подобрал мелодию. Мы играли от всей души. Мы свинговали, но зловоние было там, на самом деле, оно только усиливалось. Словно прорвало канализацию. Зловоние было повсюду, оно смешивалось с дымом сигарет, с запахом изысканных блюд и ароматом дорогих вин. Не похоже на известь, помои или удобрения. Я не мог понять, откуда идет этот запах: не из внешних коридоров и не из подвала. Я скромно понюхал свою руку, вдруг к ней что-то прилипло. Но на руке ничего особенного не было. Я знал лишь одно - никогда в жизни не чувствовал я запах столь противный.