1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

Было за полночь, когда пришел глава Чрезвычайного Комитета со своим муиилым другом и спутником - все знали, что спутник - винт с головкой в городской тюрьме - да, свободных столиков уже не было, так что пришлось доставать свободный столик откуда-то и предоставить им место возле сцены. Вокруг них суетились, потому что для бара было истинной честью заполучить такого выдающегося человека в качестве клиента. Должен сказать, это был тот еще перец. Год назад о нем никто и не слышал, он вдруг всплыл на поверхность, как Лохнесское чудище в Шотландии, о котором трубят во всех газетах. Саксофонист немного подул в фанфары в честь явления великого человека, надул щеки, как яблоки, а я выдал сдержанную и почтительную барабанную дробь.

Потом включили алый свет, потому что куда ни придет мууилый друг, там должна быть правильная декоративная подсветка. Хозяйка заведения, знаменитая толстуха, которая, как и прежде, поставляла избранным клиентам непрофессионалок, просто не могла совладать со своим восторгом. Собственноручно наполнила бокал гостя бурбоном. Все наблюдали за этим и были очень впечатлены. Статс-секретари взирали в священном трепете, потому что председатель Верховного суда - чин более высокий, чем министр. Он распоряжался жизнью и смертью, поскольку политики, которым вынесли смертный приговор, обращались к нему с последней просьбой о помиловании. Если у него был плохой день, он отклонял апелляцию, и приговоренные готовились к падению занавеса. Никто никогда не спрашивал у него, что он делает и почему. Хозяйка заведения шептала на ухо пианисту, что держит руку на пульсе рынка уже тридцать лет, знает все телефонные номера, которых нет в справочнике, знает, где эксклюзивные товары будут продавать транжирам, но никогда она не видела, чтобы столь блестящая компания собралась в этом баре.

Барошеди кивнул со своего места, приветствуя председателя суда, тот в ответ снисходительно махнул рукой. Председатель суда был высокооплачиваемым трофейным коммунистом, в его бутоньерке сияла медаль высокого класса, но наиболее тепло он поприветствовал барона и его невесту, сержанта полиции с нафабренными усами, этих представителей исчезающего вида, осколки старого мира - теплее, чем статс-секретарей или Джо Лепшени, этого выдающегося члена Партии с достойным значком в петлице. Я смотрел на всё это и вспоминал, чему меня учили утром: настоящие коммунисты, истинные, неисправимые, с которых песок сыплется, испытывают глубинную, до скрежета зубовного ненависть к тем, кто лишь недавно перекрасился в республиканские цвета. Их эти люди ненавидели более демонстративно, чем старую гвардию баронов и буржуазии. Я следил за всем, словно ястреб, поскольку с этого момента каждое мгновение, проведенное в баре, я во всех смыслах находился в офисе. Я был на работе.

Председатель суда выглядел так, словно сошел с картинки в модном журнале, словно английский лорд, одевшийся для клуба, лорд, накупивший модных вещей в магазине. Костюм, туфли - всё по мерке. Он улыбался всем снисходительно, как настоящий император, который знает, что наделен абсолютной властью и может себе позволить быть очаровательным, щедрым и снисходительным. Мууилый друг, с которой он пришел в бар, некоторое время была его спутницей в ночи и дни - она являла собой очаровательный жирный кусок трофейной плоти, славилась тем, что посещала все открытые заседания суда, на которых председатель отправлял какого-нибудь парня на виселицу, ее такие вещи забавляли. Она была сточной канавой. Пела она хриплым шепотом, специализировалась на сентиментальных песенках о несчастной любви. Хозяйка бара приглушила свет, так что всё было алым, словно помещение залили пачули. Мы с благоговейным трепетом ждали, что закажет знаменитый гость.

У большой шишки, похоже, был тяжелый день, потому что он закрыл глаза, пока пил, и, кажется, погрузился в свои мысли. Потом прошептал что-то мууилому другу, и она прокуренным голосом, от самого сердца, напела душераздирающую балладу.

«Ты - единственный свет в моей тьме!».