Даже не могу сказать, что наша жизнь была холодной или в ней совсем не было тепла. Мы с нежной церемонностью отмечали все семейные события. Каждый год у нас было четыре-пять 'Рождеств'. Эти праздники, хоть и не являлись красными датами календаря, в григорианском календаре нашей семьи были более важны, чем Пасха или Рождество как таковые, хотя на самом деле наша семья надлежащим образом вела календарь, в котором записывала все дни рождения, юбилеи свадеб и даты смертей, всё это записывалось так точно и подробно, что даже регистратор актов гражданского состояния восхитился бы. Эта книга - книга клана, золотая книга - называй, как хочешь - находилась исключительно в ведении главы семьи. Мой прапрадед купил ее сто двадцать лет назад, прапрадед в мехах и галунах, основатель династии, первый в нашей семье чего-то добился, он был мельником, покинувшим Большую Венгерскую Равнину. Именно он впервые записал нашу фамилию в том с золоченым теснением в черном кожаном переплете, в пухлый том слоновой бумаги. 'In nomine Dei, во имя Господа'. Он был 'Иоанном II' ... мельник и основатель. Именно он первым получил государственную должность.
Лишь однажды я сделал запись в этой книге - когда родился мой сын. Никогда не забуду этот день. Чудесный солнечный день в конце февраля. Я вернулся из больницы совсем беспомощный, меня переполняла радость и боль, такое можно пережить лишь единожды в жизни - когда у вас родится сын. Моего отца уже не было в живых. Я зашел в свой кабинет, который использовал столь же редко, как отец - свой, увидел книгу, закрытую в самом нижнем ящике 'стола дипломата', открыл ящик, взял перьевую ручку и очень аккуратно записал 'Матиаш I', потом - дата и время. Это был великий момент, символический. Как много тщеславия и вторичности в человеческих чувствах! Я чувствовал, что это - продолжение семьи. Вдруг всё обрело смысл - фабрика, мебель, картины на стенах, деньги в банке. Сын займет мое место в доме, на фабрике, в сообществе двухсот...Но этого не произошло. Я долго и тяжело об этом размышлял. Нельзя с уверенностью сказать, что ребенок, наследник - это панацея от глубинного кризиса моей жизни. Конечно, так утверждает закон, но жизнь - не производное закона.
Вот так мы жили. Такое у меня было детство. Знаю, бывает намного хуже. Но всё относительно. На самом деле я хотел поговорить о Юдит Альдосо, а мы говорим о моем детстве.