1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Но у этих пустых бесед была функция, более глубокая цель. Это было - словно разговоры на латыни в толпе варваров. За вежливыми фразами, банальными, бессмысленными спорами и ахинеей всегда таился более глубокий смысл: вот мы, ответственные представители среднего класса, собрались, дабы соблюсти ритуал, выполнить благородное соглашение, мы общаемся с помощью шифра - поскольку все разговоры велись о чем-то другом - так мы блюдем обет, доказываем, что можем хранить тайны и соблюдать условия пакта против тех, кто может восстать против нас. Такова была наша жизнь. Даже в общении друг с другом нам приходилось всё время что-то доказывать. К десяти годам я обладал спокойствием и самосознанием, хорошими манерами, был внимателен, как директор крупного банка.

  Вижу, ты удивлен. Ты не знаешь мир. Ты - человек творческий, ты создаешь события. Ты и твоя семья только начали учить этот урок. Ты первый в семье поднялся по социальной лестнице...Ты амбициозен. У меня есть только воспоминания, традиции и обязанности. Насколько я понимаю, ты ничего этого постичь не сможешь. Пожалуйста, не сердись, если я не прав. Я стараюсь.

  В квартире всегда царили сумерки. Квартира была очаровательная, правильный дом с садом, постоянно что-то строили и улучшали. Я жил в комнате наверху, мой наставник или гувернантка спали в соседней комнате. Кажется, в детстве я никогда не был абсолютно одинок. Меня учили быть послушным дома и в школе. Приручали мою дикость, развивали человеческое, чтобы я стал правильным представителем своего класса и выглядел прилично. Наверное, именно поэтому я так упрямо, так отчаянно жаждал уединения. Теперь я живу один, у меня нет ни одного слуги. Иногда приходит женщина, когда меня нет дома, убирает мою комнату и в целом наводит порядок в моей жизни. Наконец-то никто не дышит мне в затылок, не устраивает проверки, не следит за мной, я никому ничего не должен...В жизни много радости и удовольствия. Часто они приходят поздно, в неправильных, неожиданных формах. Но приходят. Когда, покинув родительский дом, после двух браков и разводов, я оказался один, я испытал - впервые в жизни - некое меланхолическое облегчение, поскольку наконец-то достиг того, чего хотел на самом деле. Словно тебе вынесли приговор - пожизненное заключение, а потом выпустили за примерное поведение...впервые за несколько десятилетий ты не боишься охранников, которые патрулируют ночью коридор и смотрят на тебя в дверной глазок посреди ночи. У жизни есть свои благословения, даже вот такое благословение. За них придется дорого заплатить, но в конце концов жизнь принесет их вам на блюдечке с голубой каемочкой.

  Конечно, 'радость' - не совсем подходящее слово. В один прекрасный день жизнь вдруг становится спокойной. Ты больше не получаешь ту радость, который жаждал, но по крайней мере больше не чувствуешь себя обманутым и уничтоженным. Когда придет этот день, ты ясно поймешь, что видел всё это, получал свои наказания и награды, именно в том количестве, которое заслужил. Если тебе не хватало смелости, или просто ты был недостаточно героем для того, чтобы чего-то очень сильно хотеть, ты это не получишь. Конец истории. Так что на самом деле это не радость - просто резиньяция, приятие и спокойствие. Всё это придет в свое время. Но заплатить придется дорого.

  Как я уже сказал, в родительском доме мы не только осознавали роли, предписанные нам нашим классом, но и были готовы их сыграть. Всякий раз, когда вспоминаю детство, вижу темные комнаты. Комнаты заполнены великолепной мебелью, словно в музее. Там постоянно нужно мыть и убирать. Иногда уборка осуществляется очень шумно с помощью электроприборов, открывают окна, а бывает тихой и незаметной, убирает нанятый персонал, но обязательно служанка или кто-то из нашей семьи зайдет в комнату и что-нибудь уберет, сметет пылинку с пианино, что-нибудь расправит или поправит драпировку штор. За квартирой всегда рьяно ухаживали, словно всё в ней - мебель, шторы, картины, сами наши привычки - было какими-то экспонатами выставки, музейными артефактами, требовавшими постоянного внимания, ремонта и очистки, и нам следовало ходить по залам этого музея на цыпочках, потому что нельзя ходить и разговаривать несдержанно среди экспонатов, требующих полного уединения. Там было так много штор: даже летом они впитывали солнечный свет. Люстры свисали с высоких потолков, эти люстры на восемь ламп казались какими-то бесполезными в комнатах, где всё тонуло в расплывчатом мраке.