1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Начать следует с того, что в моей семье никто не отваживался любить других ее членов. Мои отец и мать жили в теоретическом браке - это было попросту омерзительно. Они никогда не повышали друг на друга голос. Сплошное: 'Чего бы тебе хотелось, дорогой?', 'Что я могу для тебя сделать, дорогая?'. Вот как они жили. Даже не знаю, плоха ли была эта жизнь. Но точно не хороша. Мой отец был тщеславным гордецом. Мать была респектабельной женщиной из среднего класса во всех смыслах этого слова. Ответственность и благоразумие. Они жили, умирали, любили друг друга и дали жизнь мне, словно были священником и конгрегацией с какими-то сверхчеловеческими святыми дарами. Всё в нашей жизни было ритуалом: завтрак и ужин, светская жизнь, общение родителей с детьми и даже любовь между ними, думаю, или то, что называлось этим словом, принимало форму равнодушного обряда. Словно им все время нужно было за что-то отчитываться. Наша жизнь была строго распланирована. Существуют молодые могущественные государства, которые составляют планы на четыре и пять лет, и выполняют их с бесчеловечной яростной отдачей, не заботясь о том, нравится ли это гражданам. Потому что им важно счастье не того или иного индивидуума, а счастье через четыре или пять лет коллектива, нации, людей. Существует много новейших тому примеров. Именно так было в нашем доме - только это были планы не на четыре-пять лет, а на сорок-пятьдесят, без учета личного счастья того или иного человека. Все эти ритуалы, вся эта работа, договоренности, даже смерть имела более глубокое значение: сохранение уклада класса и семьи.

  Когда вспоминаю детство, меня мучает мрачное тревожное чувство направленности всех наших действий. Мы работали, как роботы, выполняли свою богатую, утонченную, безжалостную, лишенную эмоций работу роботов. Нам нужно было что-то сохранять, что-то доказывать каждый день, всеми своими действиями. Мы должны были доказывать, что принадлежим к определенному классу. К среднему классу. К стражам. Мы выполняли важную работу. Нам следовало воплощать понятия статуса и манер. Мы должны были подавить бунт инстинктов, бунт плебеев, нам нельзя было испугаться, нельзя было поддаться желанию личного счастья. Ты спрашиваешь, сознательный ли это проект...Ну, нельзя сказать, что мои родители сидели за обеденным столом каждое воскресенье и объявляли программу действий на неделю или произносили речи, в которых озвучивали семейный план на пятьдесят лет. Но и нельзя сказать, что мы годились лишь для выполнения идиотских требований своего класса. Мы отлично знали, что жизнь предназначила нас для сдачи ряда сложных экзаменов. Не только наш дом, не только наш монолитный образ жизни, наши дивиденды и фабрику мы должны были защищать, но и дух сопротивления, являвшийся императивом и глубинным смыслом нашей жизни. Мы должны были сопротивляться силе прелести пролетариата, плебеям, которые хотели ослабить нашу решимость, постоянно искушая нас различными свободами, нам следовало победить тенденцию бунта - не только в мире, но и в себе. Всё было подозрительно, всё было опасно.

  Подобно другим, мы делали всё возможное для бесперебойной работы тонкого механизма безжалостно придирчивого общества. Мы делали это дома, судили мир по внешнему облику, подавляли свои желания и регулировали свои склонности. Чтобы быть респектабельным, нужно всё время прилагать к этому усилия. Сейчас я имею в виду креативные, ответственные слои среднего класса, иными словами, не напористый нижний его слой, который просто хочет для себя более комфортной и разнообразной жизни. Наши амбиции заключались не в том, чтобы жить в большем комфорте или более насыщенной жизнью. Во всех наших действиях, в наших манерах и формах поведения присутствовал элемент сознательного самоотрицания. Для нас это был некий религиозный обет, нам доверили миссию спасения светского, языческого общества от самого себя. Задача исполняющих эту роль по обету и в соответствии с установленным порядком - поддерживать этот порядок и скрывать угрозу для объектов их заботы. Мы обедали, помня об этой ответственности. Каждую неделю мы с осознанием своего долга шли на представление в Оперу или в Национальный театр. Мы принимали гостей, других ответственных людей, с тем же настроением: они приходили в черных костюмах, сидели в гостиной, мы ставили на стол хорошие, тщательно подобранные блюда и вели пустую беседу на бесплодные темы, поверь мне, не было в мире ничего более бесплодного, чем наши беседы.