Читаем 2 000 000 километров до любви. Одиссея грешника полностью

Меня угнетала мысль, что я стремлюсь свести ценность всего и всех к нулю. Получается, что вокруг меня живут лишь иллюзорные существа. К тому же меня озадачивало, что уничтожение различий между добром и злом грозило привести к полной нравственной безответственности. Получается, какой бы выбор человек ни сделал — ничего не изменится, и последствия его действий не так важны.

Чем больше я проникал в тайны буддийских духовных практик, тем сильнее ощущал, что в них живет нездоровый нигилизм. «Нет, в этом нет истины», — в итоге сказал я себе и решил уйти из монастыря и продолжить поиски в другом месте. Я стал делать вылазки в другие обители и чаще бывал в Бангкоке, пытаясь понять, смогу ли применить в мирской жизни то, чему научился во времена отшельничества.

Все это вызвало недовольство у окружавших меня монахов. Они злились, отпускали насмешливые замечания и колкости в мой адрес. Но это лишь прибавило силы моему разочарованию.

Куда же делась мудрость и сдержанность, которые они так старательно взращивали в себе?

Мне все чаще думалось, что в этой общине никто никого не любит. Любовь существует лишь в богословских теориях. И тогда монастырь показался мне концлагерем. Однажды я выбрался за территорию общины, для чего перелез через стену (через ворота можно было пройти, предварительно получив разрешение), и после недолгой прогулки увидел, как отец из соседней деревни жестоко избивает своих сыновей — мальчиков лет десяти-двенадцати. Все разговоры о сдержанности и милосердии кончались за монастырской оградой.

И я подумал: «Довольно с меня буддийских добродетелей. Пора возвращаться к реальности».


Глава 6. Возвращение к «реальности»


Как был — с обритой головой и в монашеской робе — я сбежал в Бангкок. Город находился в шестистах километрах от монастыря. Я не знал точно, когда вернусь в общину и вернусь ли вообще. В столице я переходил от одного городского монастыря к другому. Их было несчетное множество. Во время этого своеобразного «отпуска» со мной происходили разные интересные истории. Вот одна из них. Однажды я пришел в монастырскую библиотеку, чтобы посмотреть кое-какие древние книги. Вообще-то чтение считалось неподобающим занятием для монаха, но в этой библиотеке хранились старинные и авторитетные манускрипты, так сказать, культурное достояние нации, поэтому к ней относились с уважением.

Я сидел и перелистывал пожелтевшие страницы, когда в зал вошел монах Сантачитто, с которым мы дружили, и устроился на полу рядом со мной. Мы заговорили об астрологии.

— Кстати, Клаус, а кто ты по знаку зодиака?

— Телец, — ответил я.

— Ого! Сейчас как раз месяц Тельца. — Он поднял бровь и уточнил, в какой день я родился.

Я давно уже не вспоминал о такой мирской и суетной вещи, как день рождения. После секундного раздумья я сказал:

— Пятнадцатого мая.

Выяснилось, что сегодня — четырнадцатое. Мой друг с интересом посмотрел на меня.

— Я хочу предложить тебе отметить день рождения очень необычным образом, — заявил Сантачитто. — Но ты, конечно, можешь отказаться. Я не буду на тебя давить.

«В жизни должно быть место риску» — таков мой девиз, и потому я велел ему продолжать.

— Я собираюсь на юг, в город, находящийся в тысяче километров отсюда. Не хочешь ли составить мне компанию? Предстоит далекое путешествие? Отлично! Мне не надо повторять дважды. Конечно, я поеду.

— Но тут есть одно обстоятельство, — продолжал он. — Мы будем перемещаться необычным образом.

Что бы это значило? Мое любопытство разгоралось.

— Я тебе предлагаю пройти эту тысячу километров пешком.

Я застыл, открыв рот.

— Не переживай, все будет нормально, — принялся он успокаивать меня. — Думаю, в дороге мы не будем ни у кого одалживаться. Единственное, нам придется просить у местного населения воду — без нее не обойдешься. Об остальном я позабочусь.

Искушение было велико, однако рассудок подсказывал, что этот план невыполнимый и даже безумный. Чуть позже у меня появилось чувство, что на самом деле у меня нет выбора. Если я хочу продвигаться вперед и расширять собственный опыт, надо идти. И я согласился. Хотя житейская логика подсказывала, что самоубийственно пускаться в такое путешествие. В это время года температура достигает 40 градусов при почти стопроцентной влажности. Но повернуть назад я уже не мог.

Сантачитто объявил:

— Отправимся перед закатом, чтобы не было так жарко.

Мы поспешно собрались. Вещей у меня особенно и не было, лишь пара монашеских одеяний да чаши для сбора подаяния.

Предстоявший путь должен был стать новой серьезной вехой в моей жизни. Я чувствовал, как он важен. Мне снова придется побеждать страх и полагаться на свою веру. Но во что же я верил? Наверное, в человеческие силы, в собственную выносливость.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное