2

начали клониться к горизонту. Подполз к Янине, прислушался, вроде дышит. Пусть редко, с

хрипами, но все же жива. Оставить ее одну побоялся. Вскинул, пошатываясь, ее на плечо, которое

стало таким костистым, потеряв в пути мускулы. Побрел к центру оазиса, где должна быть хижина

той ведьмы-самоучки. И хижина оказалась на месте. Воспрянув духом, хирдманн осторожно

уложил возле в тени свою спутницу. Оглядевшись, заметил тот самый родник, который стал

неухоженным, но все же исправно исторгающий из глубин прохладную влагу. Песком почти

полностью занесло водоем, в который раньше собиралась вода. Застонав от счастья, хирдманн

припал растрескавшимися губами к воде. Пил долго, горло мучительно болело от холодной воды,

но он не отрывался, пока не замутило. Пришлось ждать, пока прекратится круговерть в голове.

Намочил тряпку, оторванную от подола истрепанной рубахи, и поднес к лицу ведьмы. Первые

капли, упавшие ей на лицо, никакого действия не возымели. Хирдманн осторожно обтер ее

исхудавшее донельзя лицо, потом намочил тряпицу еще раз, и вновь накапал воду — теперь уже на

растрескавшиеся губы. И снова никакого отзыва. Терпения хирдманну не занимать, он решил, что

раз ведьма дышит, значит, очухается. И повторял попытку еще раз, и еще раз. И в какой-то из

бесконечных повторов затрепетали ресницы, дыхание участилось, стало глубже. Хирдманн на

подгибающихся от слабости ногах добрел до хижины, нашел там какую-то плошку, набрал воды и,

приподняв ведьму, постарался напоить ее, пролив почти половину благословенной влаги. Но и

этого количества хватило, чтобы беспамятство ведьмы перестало быть таким пугающе-глубоким и

сменилось тяжелым сном, сном выздоравливающего. Дотащил Янину до хижины, там все осталось

таким же, никто не забредал на этот уголок после их посещения. Уложил спящую тяжелым сном

девушку в гамак. Пошарил по шкафам, нашел горсть орехов, жадно съел их, заглушив угрызения

совести тем, что Янине сейчас твердую пищу не осилить, а ему нужны силы, чтобы позаботиться о

ней. Напился вволю. И дал себе отдохнуть.

В сумерках слышались звуки выбирающихся из своих дневных убежищ обитателей оазиса.

Какие-то невидимые и неведомые птицы зачирикали, запищали и запели, радуясь наступившей

прохладе. Где-то затявкала пустынная лисичка, преследуя свою жертву. Домашний скот Симоны

оказался гораздо благоразумнее их хозяйки, они не покинули пределов оазиса, находя себе

пропитание и воду самостоятельно. Оставшись без хозяйки как-то раздобрели и отъелись. Корова

только мычала, мучаясь от боли — ее уже очень давно не доили и разбухшее вымя досаждало

рогатой красотке. Вейлин возблагодарил Всемогущего Олафа за подаренные возможности. Теперь

он точно знал, что и он, и Янина выживут. У них есть укрытие в самом центре пустыни, где их

никто не побеспокоит; у них есть еда и вода. И Янина, может быть, вернет себе часть утерянной

164

16

силы и восстановит круговины. А потом они попробуют вновь попасть в Третий круг. И помогут

Вальду. Хирдманн ощущал нечто непривычное, какое-то смутное беспокойство, порожденное их

отчаянным положением. Надо будет поинтересоваться у ведьмы, что это за беспокойство такое,

никогда раньше не посещало воина подобное.

Нашел ведро, подобрался к корове. Омыл прохладной водой ее воспаленное вымя. Первую порцию

молока, которую сцедил, вылил коту, появившемуся из зарослей. Хирдманн верил, что все

животные приносят пользу. Пусть это и ведьмин кот. Белоснежный котяра с рыжими подпалинами

бочком подкрался к миске, недоверчиво обнюхав, сменил гнев на милость и, благодарно мяукнув, с

довольным урчанием принялся за молоко. Хирдманн кивнул себе, мол, можно теперь и нам

молочка-то отведать. Почти полное ведро — вот богатство-то! Оставил молоко в хижине, прикрыв

найденной чистой дощечкой, чтобы всякие лакомые до молочка зверюшки не добрались первыми.

Позаботившись об остальных животных, хирдманн свернул шею одному куренку — который дал

себя поймать, и подготовив тушку надлежащим образом, занялся поиском хоть какой-нибудь

посудины, чтобы сварить бульон. Он точно знал, что иную пищу им обоим сейчас не осилить —

съеденные орехи даже ему не пошли впрок, желудок забурлил, и исторг из себя жалкую кучку

премерзко воняющих остатков. Добравшись до хижины, перевернул все ящики, ища трут и огниво.

Бурчал едва слышно, что-мол, рано Олафу благодарность вознес, не совсем еще спаслись.

Проклятая ведьма, печально вспомянутая Симона, видать, огонь чарами вызывала. Что же теперь

куренка этого сырым есть, что ли? Услышал позади себя шорох, резко обернулся, закружилась

голова, вновь подступила тошнота, и Вейлин рухнул на прохладный пол.

Очнулся — сколько же раз за это путешествие хирдманн терял сознание, за всю жизнь

столько не насчитать — в хижине мягко светила коптилка, из дверного проема доносился аромат