2

волосы всклочены, хоть и чистые, на виске — рваная рана, глаза ввалились — точно, мать родная

не узнает... причесался пятерней, как получилось. Оторвал еще одну полосу от простыни, соорудив

небольшой жгутик, стянул непослушные волосы в хвост, вновь ухмыльнувшись, произнес в

никуда:

- У вас тут вроде модно с такими хвостами ходить. Вот и я буду как все.

Перевязал рану на виске, вглядываясь в воду — тот еще видок получился. Уже закончил, решил

оглядеть и остальное тело, как вода резко потемнела, приобретя цвет только что пролитой крови.

Вместо его побитого лица появилась какая-то безухая образина, ухмыляющаяся и вывалившая

168

16

распухший язык, дразнясь. Вальд отпрянул от ванны, мгновенно опустевшей. Вода или кровь, что

это было не успел заметить, с шумом поднявшись вверх, распалась на отдельные кровавые капли,

упала на камни, едва не окатив чудом успевшего отскочить в сторону астронома.

- Ээ, ну ладно, не буду дразнить. Я, помнится, еще перекусить хотел и винца, винца зорийского из

Ущелья выпить.

Глаза закрыл, открыл: тьфу ты, пропасть. Стоит перед входом в какой-то не то трактир, не то

постоялый двор, сверху надпись «Приют...», а чей приют — не видать, второе слово в названии то

ли засидели всякие насекомые, то ли замазали чем, а владельцам поровну, как они называются, не

позабудут, чай. Едой пахнет. Вальд уже и забывать начал, как это — что-то свежеприготовленное на

тарелке, да тарелка не абы какая деревянная или там глиняная, а стеклянная, или уж совсем круть

— фарфоровая, с голубой каемкой. И сесть за стол, да не торопясь: и первое, и второе, и десерт. В

животе возмущенно забурчало. Деваться некуда, вошел. Широкие, добела выскобленные столы;

лавки, стоящие рядами, были не пусты, но и не переполнены. Дощатые стены, на которых

развешаны сушащиеся связки пахучих кореньев, венки из лука и чеснока. В огромном камине на

вертеле медленно вращался источник запаха – огромный кабан, уже в меру подрумянившийся. За

стойкой — апатичная пухлая подавальщица, и в молодости не отличавшаяся красой,

пригорюнившись, медленно протирала какой-то серой тряпицей и без того мутные стаканы и

глиняные кружки. За ее спиной высился огромный буфет, заставленный бутылями и бутылками,

чуть дальше виднелась дверь, из которой выносили готовые кушанья. Вальду подумалось, что,

если бы за любопытство Хрон забирал ушки, пожалуй, пришлось бы научиться их отращивать.

Или на работу куд поступить, чтобы уши выдавали. Потому как любопытство было

основополагающей чертой его характера. И если уж астроному очень хотелось что-либо узнать —

то не бывало ему покоя, пока не разузнает до мелочей желаемое. И какая уж тут осторожность,

благоразумие и все такое... Итак, войдя в «Приют», Вальду прежде всего хотелось узнать: как и

почему целый трактирище попал в хронилища — ха, вот так соткалась в уме фразочка... Может,

они Хрону налог какой платят, за то, что грешников его кормят да поят. Хотя... Что с них взять, они

же мертвые? Они же не должны желаний иметь, особенно покушать-выпить... И опять несрастуха

— почему им больно, если они мертвые? Им мучения хроновы должны быть никак. Вспомнился

тот, непонятный желтый тип, с лентой глаз поперек лба, увиденный через трещину. Уж он-то точно

мучился — прямо над глазами большущими такими буквами написано: «Больно мне, больно...».

- Заходи, что ты там выстроился? Двери расхлебенил, все тепло выстудишь, - голос у

подавальщицы был чуть гнусавый, низкий.

Вальд оглянулся, потом ткнул пальцем себе в грудь — мол, мне, что ли говоришь?

- Тебе, тебе, глазастый. Или ты скудоумен и говорить не можешь?

- Могу, очень даже могу, - голос сначала предательски засипел, но к концу фразы выровнялся.

- Зачем пожаловал в наш Приют?

169

16

- Затем же, зачем и все — проголодался и жажда одолела.

- А расплачиваться чем будешь? Мы за так не кормим.

Вальд оторопел — они, может быть, не знают, что умерли давно и попали в хронилища? Зачем

мертвым деньги? Да и какие деньги у них, чем тут платят, не ушами же:

- А вы какие принимаете?

- У тебя разные, что ли, есть?

- Нет, у меня никаких нет. Но я могу отработать.

- Дядька! Дядька! Выдь, тут едок без денег!

Дверь за спиной ее приоткрылась, немилосердно скрипя давно не смазываемыми петлями,

вытолкнув с кухни невысокого крепкого дядьку-повара. Того сразу понесло:

- Что, жрать любишь, а платить нет? А?

Вальд недоуменно поднял брови:

- Еще и не ел, а уже вытолкать норовят! Вы как не разорились еще? Я ж ей предложил, что

отработаю каждую крошку!

Дядька словно споткнулся:

- А, ну это другое дело, совсем другое дело. Дурында ты, Марийка, честного человека оговорила.

- Не, ну а чего он? Есть, говорит хочу, а платить не могу, ты же сам говорил — кликать тебя, если

вдруг так?!

- Надо понимание иметь, понимаешь, понимание! Пойдем, мил человек, накормлю тебя, да и

сговоримся об оплате.