ский издатель — господин Тома Вотроллье. Было трудно поначалу, писал он, привыкнуть к шуму столицы. Кого и чего тут только нет.
Иноземцы всех мастей, заморские товары, лавки с книгами в при-
ходе собора Святого Павла. Больше всего Ричард был удивлен
свободной манерой общения, будто никто в жизни не читал кате-
хизис. Но, что ни говори, а жить здесь веселее. Очень важно
научиться правильному общению со всякими людьми, как и подо-
бает мужчине. Виола слушала, чуть дыша. Одна фраза обожгла ее:
«Только здесь и можно по-настоящему стать мужчиной». Она сразу
все поняла в отличие от Уилла. Ее словно осушили, опустошили, лишили надежды. Он не вернется. Никогда. Никогда. Говорить об
этом было невозможно, терпеть — невыносимо.
Письма больше не приходили. Виола тосковала о далеком Лон-
доне. Но однажды ей в голову пришла до того простая мысль, что
она изумилась, почему же раньше не додумалась до нее. В Лондон
из Стратфорда ведет дорога. И, значит, по ней можно пройти самой —
точно так же, как прошел Ричард. Пройти, чтобы увидеть его, улыб-
нуться ему, заговорить с ним, услышать, быть рядом — эта простень-
кая мысль вернула ей надежду. В ее сердце зазвучали слова «Песни
песней»:
Теперь она знала, что найдет способ добраться до Лондона
и обязательно будет с Ричардом. От видения их близости ее зно-
било, тело слабело, руки дрожали, страх сменяла волна необуздан-
ной телесной жажды, головокружения, нежности и любви. Думая
так, она касалась лба, терла его подушечками пальцев, чтобы не
заплакать, и повторяла, как молитву, «Ты должен услышать меня».
На секунду она испугалась. «Точно колдовство». Но тут же реши-
мость вытеснила страх: «Ну и что? Я не делаю ничего дурного».
166
ЧАСТЬ II. ГЛАВА V
Глава V
Эту песенку любил Ричард, а после его отъезда в Лондон ее
часто напевала Виола.
Уильям стоял в гостиной Хогтон-Тауэра у окна и смотрел на
небо. Странная картина. Небо серое, но светлое, как перламутр, и дождь идет. Дождь, дождь, дождь. Пробежаться бы да постоять
под ним. Было душно. Он расстегнул черный бархатный дублет
и распахнул ворот рубашки под ним.
— Продолжай.
За столом сидел его ученик — семилетний Артур Хогтон, до-
машним учителем которого теперь был он, Уильям Шакспир.
Весной ему исполнилось шестнадцать, а осенью он поступил на
службу в семью Хогтонов. В родном доме в Стратфорде тревога, которая постоянно нагнеталась, будто высасывала жизненные
силы у живущих под его крышей. Энн, сестренку Уильяма, ко-
торой было всего восемь лет, погубила болезнь. В приходской
книге появилась запись о «похоронном звоне по дочери ми-
стера Шакспира». Положение Джона с его покосившимися де-
лами стало совсем зыбким. Беда, как говорят, не приходит одна.
Что-то недоброе стало происходить с Мэри. Из уверенной хо-
зяйки большого семейства она превращалась в женщину, изну-
ренную непрерывным сопротивлением своим разочарованиям
и страхам. Все, кто был ей дорог, на кого она возлагала надежды
— ее муж и дети, изводили ее своими странностями, часто слу-
жившими причиной сплетен и досужих разговоров. Отчаяние
167
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
подточило ее прежнюю веру, что когда-нибудь все изменится
к лучшему.
Уильяму, единственному из семьи, жизнь готовила серьезные пе-
ремены. Весной Ричард уехал в Лондон, чуть позже в Стратфорд
приехала Энн Хэтэуэй, а в августе — Джон Коттэм, учитель грам-
матической школы, где когда-то учился Уилл и где Дик Филд удив-
лял всех своими способностями, пригласил его зайти к нему.
Он внимательно посмотрел на Уилла, будто оценивая или изме-
ряя его по одной ему видимой мерке.
— Мастер Шакспир, каковы ваши успехи в латыни?
— Мистер Коттэм, я давно ушел из школы…
— Я знаю, что вы занимались не только латынью, но и грече-
ским. С мастером Филдом. Точнее сказать, это он занимался ва-
шими латынью и греческим?
— Да, сэр.
— Он оставил мне рекомендацию о вас.
— Рекомендацию, сэр?