2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться

А ведь с утра, обнимая ручонками несколько авторских работ – уподобившись неокрепшему орленку, он повторно летел на экзамен в Венскую Академию художеств. Как говорится: был “в процессе”. Только поэтому и не придал значение внешнему виду; когда словно не разбираясь в композиции и цвете, решил облачиться в этот старенький, официальный костюм. Хотя, что с него взять – другого все равно не было… Так почему тогда и физически, старый наряд хотел принизить: ужать плечи владельца?

Но повторимся: любитель живописи не сомневался в своей исключительности. И поэтому, также, вместо того чтобы прожитый год – подобно другим уже проваливавшимся абитуриентам готовится к поступлению; прошлое время прогулял – инспектируя городскую архитектуру Вены. Объясняя себе: Мои открытки и картинки и так хорошо берут… Это было правдой – ведь он даже стал забывать как еще недавно, ночевал в здешних ночлежках; а кусок хлеба добывал работой носильщика или кого похуже. В общем, юный гражданин по праву ненавидел свою Австро-Венгерскую империю. Ведь в своей нищете, винил всех – ну кроме самого себя. А именно: евреев, венгров, славян и многих других – давно проживавших в ней народностей. Австриец верил: это они отбирают у нас – хозяев страны рабочие места.

– Моя жизнь в Вене, – напишет он позже, – самое несчастное время. Я вынужден был спать на лавочках, дышать пылью – выбивая чужие ковры и даже чистить снег. Но зато, рисуя дешевые картины с видами городских шедевров – я самостоятельно стал великим!

Вот тогда этот самоучка по живописи и зауверовал: что в этот раз обязательно поступит. Для этого и близких обманывал в письмах: как хорошо там учится ему… с прошлого года. И конечно, как всякая мать, урожденная фрау Пёльцл всецело поддерживала отпрыска. Понимая – он австриец, а в Австрии как известно прекрасные виды. Значит его тяга к рисованию, нормальна…

Эх, знала бы больная мать будущее, когда говорила:

– Все что он видел – старался зарисовать. Вот только людей не изображал почему-то…

Но произошло немыслимое – самозваного гения не приняли. Хотя и были отмечены экзаменаторами существенный прогресс в манере рисования и формирования сюжета рисунка. Смех. Это они ему объяснили: – Мы принимаем самых талантливых и способных, а не тех – кто научился немного рисовать.

Так мощный удар состоялся. И главное, как водится: во время и точно в цель – в огромное самолюбие. Он вновь проиграл… И теперь просто волочился от величественно-нарядных и праздничных, до убогих и грязных улиц; жители которых не особо спешили убирать мусор. Так, нокаутированный видел не только лицевую, но и обратную сторону ненавистного ему города. А ведь для большинства Вена по-прежнему считалась чудесной; и более того: домом знаменитого композитора из композиторов, короля вальсов Иоганна Штрауса.

– Штраусу значит “Да”, а мне “Нет”? – В который раз повторял парень.

– Я тоже, хотел жить одним искусством… Как верил, в свое картинное будущее.

Так что это было: проверка маленького человечка дополнительным испытанием, простое, случавшееся с любым – невезение или чей-то, давно запланированный план? Об этом, человечество узнает гораздо позже. К огромному сожалению… А пока, почти черно-пиджачный перегревшийся брюнет продолжал негодовать:

– Ведь ему – профессору вступительной комиссии, даже наряд мой не понравился. Называл “Бездарным”.... Что тогда говорить про картины? – вспоминал недавний разговор несостоявшийся студент:

– Он наверно подумал, что я без фантазии? Ну, раз не понимая черно-белых основ, напялил абсолютно темное? Конечно – этот цвет подчеркивает излишнюю стройность. А великий художник обязан разбираться в образах… Эх, вот если бы я выбрал противоположную – светлую сторону цветовой гаммы; то никакого неестественного вида бы не имел. Со светлым, меня бы точно приняли…. Что же теперь делать??

И поразительно быстро нашелся ответ: Главное: не возвращайся назад – в чертов приют на “Мельдерманнштрассе”.

– Я просто не переживу еще одну ночь в комнате, где ночует триста тел… О, как же я ненавижу этих самодовольных профессоров школы художеств. Ведь они даже не немцы, а немецкие евреи. Но указывают мне на несостоятельность. Значит – они ненавидят нас, – так, за нежеланием признать истину – отсутствие таланта; непринятый в Академию объяснял произошедшее. И эта надуманная причина, начинала ему все больше и больше нравиться. Так что, худющий теперь окончательно решил:

– Я докажу черномазым профессорам, как смертельно они ошиблись. Когда-нибудь, обязательно покажу!

А между тем, заканчивалось первое десятилетие двадцатого века: Европа еще развивалась. И к привычной многолюдности улиц австрийской столицы – немалому количеству пеших и старомодных теперь гужевых повозок; добавлялись врывавшиеся в привычный быт – пока новомодно-одиночные, но зато самодвижущиеся экипажи: грохочуще-дымящие авто. Застыв памятником – пока новорожденное детище технического прогресса разворачивалось на перекрестке двух мостовых, он чуть было не оглох от выстрелов его выхлопной системы.