Читаем _2020_10_28_03_57_12_770 полностью

Достоевский стремится воспринять этапы в их одновременности, драматически сопоста-

вить и противопоставить их, угадать их взаимоотношения в разрезе одного момента.

Его герои ничего не вспоминают, у них нет биографии в смысле прошлого и пережитого.

Они помнят из своего прошлого только то, что для них не перестало быть настоящим: неис-

купленный грех, преступление, непрощённая обида. Психологизм Достоевского реалистичен,

он мыслил социально.

Все романы, кроме «Братьев Карамазовых» имеют условно-литературный или условно-

монологический конец, именно поэтому роман кажется незавершённым. Полифонический

роман весь диалогичен (большой диалог).

Достоевский переносит в план литературной композиции закон музыкального перехода

из одной тональности в другую. Повествование строится на основах художественного контра-

пункта. Это разные голоса, поющие на одну тему. Это и есть многоголосье, раскрывающее

многообразие жизни и многосложность человеческих переживаний.

124

И. В. Щеглова, Е. Князева, Е. Степанцева. «Пишем роман. Основы писательского мастерства. Очерки и размыш-

ления»

Герой интересует Достоевского как особая точка зрения на мир и на себя самого. То,

что выполнял автор, выполняет теперь герой, освещая сам себя со всех возможных точек зре-

ния, автор освещает не действительность, а его самосознание как действительность второго

порядка.

Главный пафос всего творчества Достоевского, как со стороны его формы, так и со сто-

роны содержания, есть борьба с овеществлением человека, человеческих отношений и всех

человеческих ценностей.

Новая художественная позиция автора по отношению к герою в полифоническом романе

Достоевского – это всерьёз осуществлённая и до конца проведённая диалогическая позиция.

Слово автора о герое организовано в романах, как слово о присутствующем, слышащем

автора и могущем ему ответить.

Элементы менипеи. И карнавализации.

Момент обращения присущ всякому слову у Достоевского, слову рассказа в такой же сте-

пени, как и слову героя. В мире Достоевского вообще нет ничего вещного, нет предмета, объ-

екта – есть только субъекты. Потому нет и слова-суждения, слова об объекте, заочного пред-

метного слова – есть лишь слово-обращение, слово, диалогически соприкасающееся с другим

словом, слово о слове, обращённое к слову.

Карнавализация позволяет раздвинуть узкую сцену частной жизни определённой ограни-

ченной эпохи до предельно универсальной и общечеловеческой мистерийной сцены. К этому

стремился Достоевский в своих последних романах, особенно в «Братьях Карамазовых».

Все решающие встречи человека с человеком, сознания с сознанием всегда совершаются

в романах Достоевского «в беспредельности» и «в последний раз» (в последние минуты кри-

зиса), то есть совершаются в карнавально-мистерийном пространстве и времени.

Ничто в мире ещё до конца не решено, и последнее слово ещё не сказано. Герой всегда

на пороге.

Там, где есть прямая речь, перед нами два речевых центра: автор и герой.

Нет твёрдого и мёртвого, законченного, безответного, сказавшего своё последнее слово.

Полифонизм Достоевского и монологизм Толстого

Михаил Михайлович Бахтин противопоставляет полифонизм Достоевского моноло-

гизму Толстого. Толстой автор – демиург, управляющий своими героями-марионетками.

Но как бы там ни было, сегодня можно с уверенностью сказать, что вся модернист-

ская проза выросла из Толстого и Достоевского. Модернисты черпали из одного и другого.

Так, например, Пруст монологичен, а Джойс полифоничен. Или парадоксально сочетали: чему

доказательство творчество Томаса Манна и Фолкнера. В «Волшебной горе» Томаса Манна его

герой Ганс Касторп постоянно пребывает в некоей интериндивидуальной зоне своих «герме-

тических» педагогов – Сеттембрини и Нафты, Клавдии и Перекорна, Беренса и Кроковского.

Но толстовская авторитарность здесь тоже присутствует.

В «Докторе Фаустусе» полифонический тон задаёт фигура рассказчика, который в про-

цессе написания биографии своего друга – гениального композитора Леверкюна, находится с

ним в напряжённой полемике. Диалог Леверкюна с чёртом – прямая отсылка к роману «Братья

Карамазовы» (диалог Ивана Карамазова с чёртом). Герой пытается убедить себя, что его собе-

седник вымышленный, превращает его во внутреннюю речь, тем самым лишая истинности.

Особая, редуцированная полифония в прозе Фолкнера, его романах «Шум и ярость»

и трилогии о Сноупсах – «Деревушка», «Город», «Особняк».

«Шум и ярость» композиционно поделен на четыре части, первые три ведут по очереди

братья Компсоны, четвертую – сам автор.

В трилогии о Сноупсах собственные голоса получают Чик Маллисон и Рэтклиф, и Гэвин

Стивенс.

125

И. В. Щеглова, Е. Князева, Е. Степанцева. «Пишем роман. Основы писательского мастерства. Очерки и размыш-

ления»

В трилогии одни и те же события рассказываются разными героями с разных точек зре-

ния, и получаются совершенно разные романы.

Концепция Михаила Михайловича Бахтина о полифоническом романе и его рассужде-

ния о «Карнавализации» философски чрезвычайно обогатили литературоведение, превратив

Перейти на страницу:

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение