21 интервью

Она была в шубе (которую, как я впоследствии узнала, она заняла у своей бывшей тюремной подруги Руслановой), и не заняла, а Русланова сказала: Зоя, ты должна появиться как прилично одетая женщина; шаль у нее была такая на плечах – и она очень была красивая… Она побежала ко мне, она меня сразу узнала, хотя не знала, не видела ни моих фотографий, ничего. И… упала на колени, и рыдала, и целовала меня. Я была очень смущена, потому, что все смотрели, люди знали, кто мама была, люди ее узнавали. Я ее еще, глупая, отталкивала, потому что мне было ужасно неприятно, что все на нас смотрят, и почему она плачет? Она на меня посмотрела и сказала: «Ты знаешь, кто я тебе?». Я говорю: да, ты – моя тетя.

Это была наша первая встреча.

Минчин: Когда мама вам рассказала о тюремных годах?

Федорова: Сразу. Никто ничего не утаивал, ни она, ни родственники. Говорили: мама сидела в тюрьме, время такое было в стране, неправильное. Сама мама на протяжении всей жизни вспоминала годы, проведенные в тюрьме, свои чувства, мысли.

Минчин: Когда вы посмотрели мамины фильмы и какое впечатление было?

Федорова: Единственное впечатление, которое я запомнила: она была очень хорошенькая. Мама повела меня сразу в кино, кажется, мы смотрели ее известный фильм «Подруги». Но я всегда, помню, разделяла двух женщин: на экране была очень хорошенькая женщина, а рядом со мной сидела моя мама. Потом я пересмотрела почти все ее фильмы.

Минчин: Ваше отношение к советской власти?

Федорова: Наверно, все мое отношение пришло от мамы. Она не любила советскую власть, но она никогда не была зла на советскую власть. Она никогда не оборачивалась назад и не горевала, что ее лучшие годы прошли не на свободе, что из «девичьих» ролей произошел прыжок-катапульта, и она стала уже играть роли матерей этих девушек. Она никогда не была политической фигурой, ей было начхать на систему, которая ее никогда не волновала. Она спокойно относилась к тому, что ее больше не приглашали на приемы, на встречи, она никогда не была за границей, даже в Болгарии. Она оставалась как своего рода прокаженная (хотя и не была ни в чем виновата). И уж, естественно, я не могу относиться без ума к власти, которая так относилась к ней. За что? Мама была необыкновенно сильная по натуре женщина, обладала невероятной физической и психологической силой – такой, что можно было позавидовать. Она не позволяла себе быть в затравленном состоянии. Она понимала, что ее травят, по-своему, другими методами. И исходило это от тех же людей, которые ее посадили в тюрьму. Психология ведь не изменилась, даже после реабилитации. Маму всегда затравливали: она никогда не была признана советским государством так, как она была признана народом. Несмотря на то что за фильм «Фронтовые подруги» ей была дана Государственная премия СССР в 42-м году, я уверена, что ее даже в Советской энциклопедии нет. Тот факт, что она умерла, будучи «заслуженной», а не «народной», говорит сам за себя. Этот факт хорошо показывает, как к ней относилась советская власть. Когда ее арестовали, у нее забрали квартиру на Горького (где она тайком встречалась с папой) и все, что ей принадлежало. После реабилитации по закону ей должны были вернуть ту же площадь, те же вещи – все, что она имела. Не стоит упоминать, что ей ничего не вернули. Кроме того, ей дали малюсенькую квартирку после стольких лет (!) добиваний и трудностей. Вы знаете, что все известные актеры там имеют огромные квартиры, массу привилегий – такие как Макарова, Бондарчук, Скобцева – мама ничего этого не имела, потому что для советского государства она всегда была лицом нежелательным. Но для народа, как она сама говорила, я – народная. Народ ее боготворил, и это для нее была огромная отдача, важнее, чем любые привилегии.

Для правительства она всегда была и осталась «черной вороной». За это я их презирала, и сейчас презираю.

Минчин: Как вы стали актрисой?

Федорова: Как я стала актрисой, никто не знает. Я хотела быть врачом-психиатром. Мне было лет 14, и мама, помню, сказала: если ты будешь врачом-психиатром, то первым твоим пациентом буду я! Она очень хотела, чтобы я была актрисой, а я совсем не хотела. Когда мы это обсуждали, она мне мягко говорила: я хочу, чтобы мое имя продолжалось на экране.

Мне уже было лет 15, когда кто-то в Ленинграде услышал, что у мамы есть дочка. Меня вызвали на пробу, и я снялась в первом фильме. Я еще училась в школе, и съемки происходили летом. Вторая роль после школы была…

Минчин: Как фильм назывался?

Федорова: Я, честно, не помню. Это так давно было.