216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Нечего и говорить, что я, тогда молодой учитель истории, влюбился в Давыдова, не имея чести быть знакомым с ним лично. Мало того, да простится утилитарный учительский подход к чтению замечательных произведений, я получил в руки ни с чем не сравнимые методические пособия, мгно­венно объяснившие начинающему педагогу, как надо пре­подавать свой предмет: не сухо и не «мокро» (без излишних эмоций и картинных придыханий, которые спустя десяти­летия станут диктовать стилистику некоторых популярных телевизионных передач по отечественной истории), строго научно (не изменяя фактам, но с обязательным воссоздани­ем исторической психологии героев), объясняя юношеству не всегда понятные с позиции современного человека моти­вы поведения людей, живших и действовавших в иную эпо­ху. Я уже не говорю о возможности получить доступ к доку­ментам. Но кто, скажите на милость, пустит не обременен­ного научными степенями учителя в архив, тем более в спецхран, для доступа в который тогда требовалось специ­альное разрешение? А в книгах Давыдова был невзначай опубликован «Катехизис революционера» — страшный документ, писанный Нечаевым, где черным по белому обосно­вывалась рожденная еще иезуитами мысль, приведшая к не­исчислимым трагедиям двадцатого века: цель оправдывает средства. Из нее органично вырастал ленинский тезис: «Нравственно все то, что служит делу социализма». Впро­чем, последний источник, работа Ленина «Задачи союзов молодежи», в те годы всегда был под рукой. Сравнение этих двух близких по мысли и стилистике документов произво­дило неизгладимое впечатление на старшеклассников тех лет. Хотя почему только тех лет? Оно и сегодня не потеряло смысла, ибо выросли новые неискушенные поколения, ко­торые вновь приходят в восторг от этой незатейливой и та­кой удобной идеи.

Временами, попадая на редкие читательские конферен­ции, с задних рядов до отказа переполненного зала я молча­ливо наблюдал за этим подтянутым, внутренне сосредото­ченным и вместе с тем остроумным, искрометным челове­ком — писателем Юрием Давыдовым. Никакого величия, ощущения собственной значимости, напротив — простота, естественность и открытость. Но, осознавая дистанцию между ним и собой, я долгие годы не решался заговорить с классиком. После крушения империи он на некоторое время замолчал, как сам проговорился на одной из встреч с читателями, почувствовав растерянность, взял писатель­скую паузу, необходимую историку и художнику для ос­мысления произошедшего. И только близкие друзья знали, что он принялся за новый роман (с ударением на первом слоге, как сам автор иронично называл свои творения).

Среди его друзей и учеников, спустя годы, оказался мой близкий товарищ, писатель и публицист Александр Неж­ный. Всего лишь шапочное знакомство на его дне рождения тем не менее позволило мне высказать Юрию Владимиро­вичу все, что накипело в душе за долгие десятилетия: есте­ственно, это была искренняя благодарность учителю от ано­нимного и уже седого ученика. На том и расстались. А спус­тя еще некоторое время А. Нежный сообщил, что Давыдов приглашает нас обоих к себе в Переделкино. И осторожно добавил: «Он серьезно болен». «А можно я позову еще од­ного человека, который давно просил Юрия Владимировича о возможности записать его на видеокамеру? Тем более их дома находятся рядом?» — «Приглашай, насколько я знаю Давыдова, он не будет возражать». Так на той памятной осенней встрече нас оказалось трое.

Здесь самое время постучаться в дверь соседнего дома. Это не просто дом, а Дом-музей К. И. Чуковского. Его ди­ректором, а точнее, ангелом-хранителем, долгие годы был Лев Алексеевич Шилов. Еще в студенческие годы случай привел меня на его лекцию. Шилова знала и любила вся ли­тературная Москва. Попасть на его выступления, которые с полным правом можно было назвать моноспектаклями, считалось редкой удачей. То, что произошло в тот вечер, за­помнилось на всю жизнь.