22 июня. Черный день календаря.

«Война началась очень буднично. Не так, как я вижу в кино. Может быть, где-то было так, но у нас нет. Буквально 22 июня мы с товарищами купались на пляже, идем домой. В 2 часа дня. Где Дом со­вета ветеранов, был городской радиоузел, такой одноэтажный дом на высоком цоколе. Что такое?! Человек 40—50 стоят у окна радиоузла, на подо­конник выставлен громкоговоритель. Кто-то ве­дет доклад, речь какая-то. Мы остановились, спросили. «Началась война! Выступает Молотов». И мы услышали только концовку его выступления. Так я впервые услышал о войне. Мы сразу в ОСАВИАХИМ. Начальник ОСАВИАХИМа кому-то зво­нит, ему звонят. Пошла такая суматоха, он гово­рит: «Ребята, пойдемте со мной в городской со­вет». Пришли на второй этаж, там начальник. Он говорит: «Надо населению города объявить, что началась война. Чтобы люди знали, что началась война». Может быть, это странно слушать. Такая тогда жизнь была. Я жил с семьей по улице Киро­ва. На весь квартал от Черноморской до Сереб­ряной были две радиоточки — у меня в доме и у соседа через 3—4 двора. Поэтому неудивитель­но, что он говорит о том, что надо оповестить на­селение о начале войны. Открыл шторку, за кото­рой на стене висела карта города. Разделил каж­дому по улице: «Ходите и говорите, что началась война». Я пошел с товарищем, с Федей Кравчен­ко. Вот так заходим в пустой двор и кричим: «Хо­зяин!» — «Что вы хотите?» — «Подойдите сюда. Вы не слышали, что началась война?» — «Нет». — «С Германией. Нас обязали всех оповестить и вас втом числе, чтобы вы соблюдали светомаскиров­ку. На ночь все окна зашторить, чтобы нигде не просвечивался свет». — «Зачем?» Разъясняем, чтобы не бомбили. Так мы прошли несколько квар­талов, объявляли о начале войны».

Вспоминает С.С. Фаткулина:

«Когда началась война, это была такая страш­ная картина! Сразу скакали конные и сообщали о том, что началась война. Призывной возраст пошел в военкомат. Я помню большое количество людей, которые шли в военкомат. Потом Волга, — и на пароходы грузили уходящих на фронт. Вы знаете, все стояли на берегу, и вся Волга плакала».

Вспоминает Г.С. Шишкин:

«Я с 1924 года. Родился в Москве. Летом 41-го уехал в село Воронежской области, где жили дедуш­ка и бабушка, на каникулы. Объявление о начале войны я услышал, когда шел вместе с мамой и ба­бушкой в магазинчик, что находился в центре села. Я всегда ходил с ними, поскольку рядом с магази­ном был турник, самодельные брусья, на которых я тренировался, пока они делали покупки. В то вре­мя как-то было принято среди молодежи хвастать­ся тем, кто больше подтянется, быстрей пробежит, дальше заплывет... Жара стояла страшнейшая! Зной, все как будто вымерло — ни звука, ничего, такая тишина. И вдруг из репродукторов, что висе­ли на столбах, слышим речь Молотова, объявивше­го о начале войны. Поднялся вой, деревенские бабы плачут, собаки залаяли, завыли, беготня сразу на­чалась. Вот этот шум у меня в памяти остался... Я-то думал: «Чего они плачут, когда радоваться надо? Сейчас быстро разобьем фашистов!» Так воспита­ны были... Мы, школьники, сразу побежали в воен­комат. Военком говорит: «Рано, ребята, надо закон­чить 10 классов».

Вспоминает И. К. Саморуков:

«И когда вдруг 22 июня утром без нескольких минут двенадцать вдруг прозвучало по радио, мы все услышали, что предстоит выступление Моло­това, у меня сразу екнуло сердце. Я понял, что напала Германия. Тогда я и другие мальчишки выбе­жали на улицу. Там стояли мощные динамики ра­дио и уже собирался народ. Все, затаив дыхание, ждали, что скажет Молотов. И вот Молотов начал свою речь. Сказал что-то вроде: «Сегодня в четы­ре часа утра германская армия на протяжении все­го фронта от Балтийского до Черного моря пере­шла границу и пошла в наступление...» И как раз было воскресенье, многие собирались за город. Тогда дач не было у людей, а в воскресенье все ехали за город с вещами, с гамаками. Вся толпа, двигавшаяся в сторону Колхозной площади, оста­новилась слушать Молотова. Сначала было пол­нейшее молчание. Буквально можно было услы­шать, как муха летит. И вдруг женский крик: «Какие мы идиоты, какие дураки! Что мы немцам только не перли! Я сама живу около вокзала, там же эше­лон за эшелоном зерно шло в Германию. Мы их и одели, и обули, и накормили. Какие дураки, кого мы кормили...» — заплакала.