22 июня. Черный день календаря.

Из батальона возвратился на командный пункт полка. День клонился к вечеру. На небе, как и с утра, ни облачка. Немецкая авиация двумя груп­пами по 30—50 самолетов прошла севернее на­шего расположения в направлении Каменки-Бугской. Появились несколько наших истребителей. Завязался воздушный бой — первый, который мне довелось увидеть в этой войне. Я знал, что в районе Львова нашей авиации было немало. Что же мешало ей оказывать более активную помощь наземным войскам? Это стало ясно позднее. Дело в том, что вблизи аэродромов не было жи­лья для летчиков, и они ежедневно пригородны­ми поездами уезжали на квартиры во Львов. У боевых машин оставались только дежурные. Так было и вечером 21 июня. На рассвете 22 июня гит­леровские бомбардировщики обрушили сильные удары на пригородные аэродромы, а вскоре подавили и зенитные средства. В результате наша истребительная авиация в первый же час войны понесла большие потери, и вражеские самолеты в большинстве случаев безнаказанно действова­ли над полем боя...

На командном пункте напряженные деловые хлопоты. Начальнику штаба капитану Кривошееву удалось получить общие данные о положении на границе и о противнике. Он докладывает, что в районе Равы-Русской ведет ожесточенный бой 41-я стрелковая дивизия. 

— В районе местечка Немиров и деревни Краковец немецкие части двумя группами прорвались через границу и, потеснив 159-ю и 97-ю стрелковые дивизии, продвинулись в глубь нашей терри-тории на десять километров, — закончил он.

Телефонный звонок. Меня и заместителя по политической части старшего политрука Булга­кова вызывает командир дивизии. Только наша «эмка» выбралась из леса, как сразу же влилась в поток беженцев. На стареньких машинах и ве­лосипедах, на повозках и пешком, наспех оде­тые, запыленные мужчины, женщины, дети, вы­биваясь из сил, спешили уйти подальше от беды, которая, как им казалось, катилась за ними сле­дом.

Останавливаю машину, пытаюсь расспросить беженцев, видели ли они немцев, какие их войска вступили в пограничные села и местечки, но ясно­го ответа ни от кого не слышу. Все, как в горячке, твердят одно и то же: «герман идет», «у германа страшная сила», «у германа танки, литаки»...

Передовой командный пункт дивизии размес­тился на опушке Яновского леса. Часовой показал, где находится полковник Пушкин, и я быстро нашел его. Расстелив на плащ-палатке карту, комдив раз­говаривал по телефону. Я прислушался: на другом конце провода командир корпуса. Пушкин, обладав­ший редкой выдержкой, заметно нервничал.

— Да, я считаю так, — упорно возражал он.Пауза.

— Мы бесцельно тратим время, горючее, моточасы, — продолжает он отстаивать свое мнение.

Снова пауза. Вижу, как у Пушкина сходятся бро­ви, пульсируют желваки на щеках. Таким взволно­ванным я его еще не видел.

Немецкие пехотинцы ждут, пока штурмовые орудия расчис­тят им дорогу.

— Представление о положении противника мы имеем. Потому и считаю, что обе дивизии (он имел в виду 8-ю танковую и нашу 32-ю) надо сосредоточить в одном районе и нанести мощный удар...

Еще пауза, и Пушкин, сказав «Есть!», резко по­ложил трубку. Видимо, командир корпуса не согласился с его доводами и отдал категорический при­каз, который придется выполнять.

Размышляя о первых днях войны, я часто вспо­минаю этот разговор, во время которого оказался случайно. Пушкин был опытным командиром, хоро­шо знал особенности применения своего рода войск. Командир корпуса, всего полгода назад ко­мандовавший стрелковой дивизией, отверг его смелый замысел. Я и поныне считаю, что это была серьезная ошибка. В первый же день войны комкор распылил ударные силы соединения по фронту свыше 100 километров (от Яворова до местечка Великие Мосты). В результате управление частями нередко нарушалось, они были вынуждены вести тяжелые бои самостоятельно. Не всегда удавалось наладить и взаимодействие со стрелковыми частя­ми, мы действовали без поддержки артиллерии и авиации...

— Садитесь, товарищ Егоров, — устало произнес Пушкин в ответ на мое приветствие и указал место на плащ-палатке рядом с собой. — Первый экзамен ваши танкисты выдержали. Непростительно, что командира полка потеряли... Первым батальоном будет командовать выпускник академии бронетанковых войск майор Дорожков.

Он только что прибыл к нам. Дорожкова захвати­те с собой, и прямо в батальон. Командир он под­готовленный.

Пушкин посмотрел на меня, будто спрашивая, как я отношусь к тому, что он высказал. Но я ждал разговора о главном — какую задачу предстоит вы­полнять полку. После небольшой паузы комдив взял карту и предложил мне достать свою.

— Непосредственная угроза, — постучал он карандашом по карте, — создается у нас на правом фланге. Но, возможно, немцы возобновят атаки и левее дороги. Здесь они могут начать даже раньше, чтобы отвлечь наше внимание, а затем ударить по флангу вашего полка. Нам нужно опередить их.

Комдив задумался, видимо еще раз взвешивая свое решение, и продолжал: