22 июня. Черный день календаря.

Звонок Н.Г. Кузнецова ненамного опередил те­леграмму, она прибыла в 1:03. Уже с весомым до­кументом на руках начальник штаба флота появил­ся на командном пункте. В 1:15 по Черноморскому флоту была объявлена готовность № 1. На практи­ке это означало необходимость вызова всего лич­ного состава на корабли и части. Поначалу осуще­ствлялся скрытый сбор с помощью посыльных. За командующим флотом была послана машина на дачу. Очевидно, это было одним из последствий второй директивы Н.Г. Кузнецова-, призывавшей «тщательно маскировать повышение боевой готов­ности». Однако скрытый сбор протекал слишком медленно, и в 1:55 И.Д. Елисеев берет на себя от­ветственность и объявляет «большой сбор». Ни о какой скрытности речи уже не было: загудели си­рены кораблей и судоремонтного завода, загреме­ли сигнальные выстрелы береговых батарей. Для находящейся в глубоком тылу базы это было впол­не допустимым решением. Для маскировки Севас­тополя от воздушного противника были приняты куда более радикальные меры: последовало рас­поряжение отключить рубильники городской элек­тростанции. Мрак ночи прорезали только вспышки одного из маяков. Связи с ним не было, и на маяк отправили мотоциклиста.

Кромешная темнота скрывала суету сотен лю­дей на кораблях и в городе. Корабли принимали снаряды, торпеды и другие припасы. Артиллерис­ты береговых батарей и зенитчики готовили орудия к открытию огня боевыми снарядами. К 3:00 о пе­реходе в полную готовность доложил 61-й зенит­ный полк, четыре дивизиона береговой обороны и одна из эскадрилий 32-го истребительного авиа­полка. Хотя прошло уже больше часа с момента объявления «большого сбора», готовность боль­шинства кораблей запаздывала.

Времени на размышления уже не оставалось. К Севастополю подходили бомбардировщики «Хей-нкель-111» из состава II группы 4-й бомбардировоч­ной эскадры Люфтваффе. Их было меньше десят­ка, от пяти до девяти, по разным данным. Некото­рые самолеты из-за затемнения цели просто не нашли. Разумеется, выделенных для удара по Се­вастополю сил немецкой авиации было недостаточ­но для погрома, подобного устроенному 7 декабря 1941 г. в Перл-Харборе даже с учетом разницы в размерах флотов. У немецких ВВС в тот момент были куда более важные задачи на сухопутном фронте, и пытаться уничтожить советские корабли было бы просто безумием. Советский ВМФ был все же куда менее опасен, чем многочисленные само­леты приграничных округов. Немецкое командова­ние поставило перед летчиками задачу напугать противника, а не нанести уже первым ударом не­поправимый ущерб. Вместо бомб «Хейнкели» несли мины, которые нужно было сбросить на выходе из Северной бухты. Для усиления психологического эффекта использовались парашютные мины LMB, а не беспарашютные ВМ-1000. Т.е мины сбрасыва­лись так, чтобы их видели. Расчет, что их увидят, оп­равдался: от постов СНиС поступило множество сообщений о парашютистах. Затемнение суще­ственно дезориентировало немецких пилотов, и две мины были сброшены на сушу. В 3:48 и 3:52 они са­моликвидировались. Среди жителей города появи­лись первые жертвы.

О том, что на город и гавань были сброшены мины, а не парашютисты или бомбы, в штабе фло­та догадались очень быстро. Уже в 4:35 командую­щий флотом Ф.С. Октябрьский приказал провести траление в бухтах и на выходном фарватере. Одна­ко результат был разочаровывающим и даже пуга­ющим: никаких мин обнаружено не было. Дело в том, что траление проводилось в расчете на обнаружение обычных якорных контактных мин, а нем­цами были сброшены неконтактные магнитные мины. Они взрывались под воздействием магнит­ного поля корабля. Более того, мины оснащались приборами срочности и кратности, т.е. могли взво­диться не сразу, а через несколько суток и срабо­тать не под первым кораблем, который над ними проплывал. Хуже всего было то, что у советского флота в первые дни войны просто не было тралов, способных бороться с новейшими минами против­ника. Первая трагедия произошла уже 22 июня. В 20:30 в Карантинной бухте подорвался и затонул буксир СП-12, прибывший туда в поисках якобы сбитого зенитчиками самолета. Из состава экипа­жа буксира погибли 26 человек, а спаслись всего 5. Подарок в лице упавшей на сушу, но невзорвавшейся мины попал в руки советских специалистов 24 июня. Тогда последние сомнения относительно типа примененных противником мин рассеялись.

Минное оружие занимало важное место в пла­нах обеих сторон. В 6:00 22 июня Н.Г. Кузнецов отдает командованию Черноморского и Балтийс­кого флотов распоряжение: «Приказываю произ­вести оборонительные минные постановки». Если для Балтийского флота это было вполне тради­ционное мероприятие, имевшее место в 1914 г., то минные постановки на Черном море вызывают неоднозначные оценки. Скорее всего, имела ме­сто инерция предвоенных планов, предполагав­ших ввод на черноморский ТВД итальянского флота. Никакой корректировке сообразно после­дним событиям на Средиземном море эти планы

Немецкие солдаты вламываются в крестьянский дом.