24 часа (СИ)

      - Не-а, - получается даже улыбнуться. Беру его руки в свои, поражаясь, почему пальцы не дрожат, почему голос стал ровным, и главное, почему в голове прекратился этот убийственный звон. - У меня есть вариант получше, - тяну его вверх, без труда поборов легкое сопротивление. - Иди ко мне, - шепчу в приоткрытые от удивления губы и, прежде чем он успевает послать меня на хуй, затаскиваю его к себе на колени, прижимаюсь всем телом, так и не отпуская растерянного взгляда. Подавшись к нему всем своим существом... целую.

      Сейчас, держа в своей хватке самое дорогое... того, кем жил последние годы... того, кто делал меня сильнее и ломал меня тоже он... того, кто дорог больше жизни, за кем и в рай, и в ад, и в чертову пропасть, но вместе... выжав всего себя, заставив сердце биться с новой силой и поверив, вот сейчас, ощущая тепло его губ на своих, растворяясь в непривычно нежном, тягучем и чувственном поцелуе, осознал, что меня больше нет, что из нас двоих в живых останется лишь он, и я рад этому. Настолько, что хочется кричать, ведь дышать стало легче. Это простое осознание доходило до меня долгие два года и если это все же сон, в котором мне суждено умереть, а там, в реальной жизни, ЕГО не будет... что ж, пусть так, тогда я не хочу просыпаться.

      - Жень? - зовет меня, оторвавшись от моих губ и чуть ослабив хватку на моей шее. - Я боюсь. Мне кажется, я теряю тебя, - неподдельный страх и паника, но сейчас пережить это уже легче, мне легче.

      - Я с тобой, малыш, - шепчу едва касаясь его губ, глажу крепкую, но все еще юношескую спину поверх форменной футболки, невинно, почти робко, словно впервые пробую на вкус раскрасневшиеся губы, целую острые скулы, спускаюсь языком вдоль линии шеи, пока он напрягается в моих руках под порывом накатывающего возбуждения. Я наслаждаюсь моментом, наслаждаюсь им, вспоминая незабытое, нет, но давно оставленное, и заново изучаю его, душа нас обоих этой неправильной нежностью.

      - Жень... - шепчет мое имя, когда, скользнув ему под футболку, ласкаю влажную от возбуждения и безумия ночи кожу, поднявшись вдоль ребер, задираю футболку выше, с жадностью и совершенно без зазрения совести разглядывая такое желанное тело, бархатную, все еще загорелую кожу на подтянутом торсе, выступающие коричневые соски, затвердевшие от возбуждения, и пока Мишка замирает, сидя на мне, окончательно стягиваю ненужную больше вещь, откидывая ее на пол.

      - Как же я тебя люблю... - трусь носом о его грудь, целую впадинку между ключиц, сильнее сжимая руками бедра, уже сейчас ненавидя грубую ткань брюк, разделяющую нас, и еще ближе притягиваю его к себе. - Как же я тебя люблю.

      Мое состояние напоминает некий транс, и все происходящее будто со стороны, потому что ощущения... Блять, как же сложно! Все тело горит, запястья ноют, и если бы не видел свои руки, подумал бы, что они давно пропитались кровью. И сердце... колотится как заведенное, где-то в горле... Бросает то в жар, то в холод, и тело ноет, и этот мерзкий шум в ушах, будто трещат стрелки часов, истерично ерзая по исцарапанному стеклянному циферблату, отмеряя мои последние мгновения. Ужасно бьет по психике, а я оторваться от НЕГО не могу. Целую, ласкаю, растворяюсь в нем и мне не страшно, нет. Совсем. Я счастлив. Только боль отвлекает, но даже это сейчас не имеет никакого значения.

      - Женя... Женечка... - шепчет, молит, просит остановиться или, быть может, хоть немного прийти в себя, пока я с маниакальным упорством расстегиваю его ремень и, приподняв за бедра, приспускаю с него штаны, обхватывая ладонями ягодицы и собственнически сжимая их, ощущая даже через ткань плавок, какой он горячий.

      - Душ, гигиена, моральные принципы, - давит на жалость, пытаясь выскользнуть из моих рук.

      Он всегда был чистюлей, и я даже привык к тому, что мытьё и прочую гигиену он возвёл в культ, но сейчас все это кажется таким неважным, пустяковым. Вдыхая запах его кожи, ощущая ее влажность и тонкий шлейф пота, который не отталкивает, а наоборот притягивает словно сильнейший афродизиак, не могу позволить ему такую роскошь, как душ.

      Все-таки упускаю из своих рук изворотливое тело и Мишка скатывается на палас, пытается уползти, путаясь в штанах и глухо постанывая, когда перевозбужденный член болезненно трется о расстегнутую ширинку брюк.

      Цепляю его за щиколотку, грубо тяну обратно, наваливаясь на него сверху, жадно трусь о его задницу своим изнывающим членом, загнанно дышу ему в шею, начиная плыть уже не по-детски.

      - Плевать я хотел на все твои правила, - рычу ему на ухо, не понимая, куда делась вся та накопившаяся за долгие годы разлуки нежность и откуда взялось это ненормальное желание подчинить, овладеть, сделать своим.

      - Я... - не знаю, что он хотел сказать, совершенно бессовестно кусаю его за загривок, втягивая в рот влажную кожу, пользуясь совершенно бессовестным приемом, зная, как сильно его уносит от этого, и, приподняв за бедра, сильнее прижимаюсь к нему пахом.

      Все. Это все. Я не могу больше. Словно тормоза слетели... как у меня, так и у него.