298 км/ч

Но Мирьям, посмотрев на него, вдруг грустно улыбнулась.

– Нет, конечно. Наоборот, буду рада твоей компании.

Массимо приободрился и обнял Мирьям за плечи. Хотя поводов для радости особо не было: Мирьям радовалась не его конкретно компании, а вообще любой.

Некоторое время они шли молча. Массимо мучительно искал тему для разговора, а Мирьям погрузилась в невеселые мысли, забыв про своего спутника. Он старательно предпринимал попытки завязать беседу или пошутить, но Мирьям отвечала отрешенно и односложно, и разговорить ее практически не представлялось возможным.

Вскоре они оказались на освещенной Piazzale Baracca, образованной помпезными палаццо с каменными балконами, украшенными кружевной лепниной. Проследовав дальше, молодые люди двинулись по Via Magenta, где тишину нарушали только трамваи и автомобили. Молчание стало невыносимым, и Массимо почувствовал себя совсем неуютно. Когда они вышли к базилике Santa Maria delle Grazie, эмблеме католической религиозности, он спросил, уже отчаявшись завязать хоть какой-то разговор:

– Знаешь, что за шедевр искусства хранится в этой базилике?

Мирьям вскинула голову и посмотрела на величественный храм, сооруженный из местных материалов: обожженного кирпича и белого гранита. Постройка тоже являлась примером смешения стилей: поздней готики и Ренессанса. Черты последнего базилика приобрела от руки Браманте, которому Людовико Сфорца поручил достроить церковь и сделать из нее фамильную усыпальницу. Браманте украсил храм впечатляющими полукруглыми апсидами, монументальным куполом, окруженным колоннами, а также красивым двориком и трапезной.

– Тайная Вечеря, – ответила Мирьям. – Мы месяц назад были здесь на экскурсии с группой. Попасть внутрь ведь можно только по записи, и наша профессоресса долго ждала очередь. Она говорила, за день на картину приходят посмотреть около тысячи трехсот посетителей. Действительно впечатляюще, вызывает благоговейный трепет.

– Одна из трех самых важных работ Леонардо Да Винчи! – с воодушевлением продолжил Массимо, радостный, что наконец-то Мирьям произнесла больше двух слов.

– И единственная оставшаяся роспись на стене, принадлежащая кисти Леонардо.

– Wow, ты неплохо разбираешься в искусстве!

– У меня в этом году работа по искусству Возрождения. А ты? Как так, что и ты разбираешься в искусстве?

– Я ведь архитектор, Мирьям… – терпеливо напомнил Массимо. – Впрочем, живя в городе, надо знать о его шедеврах, которые восхищают весь мир.

– В самом деле…

– Между прочим, фреска написана темперой, поэтому это вовсе не фреска. Людовико иль Моро позволил использовать темперу, тем самым дав Леонардо полную свободу творчества, а также создав ему серьезные проблемы.

– Чем? – не поняла Мирьям.

– Темпера не способна переносить изменения климатических условий. Потому фреску очень много и скрупулезно реставрировали. И вообще, она была повреждена еще до того, как Леонардо ее завершил. Когда он представил ее на суд заказчика, работу уже пересекали трещины. Кстати, вам рассказывали, чем так интересна эта фреска?

– Своей перспективой. За спинами людей не стена, как обычно в иконописи, а пространство, – коротко ответила Мирьям.

– Верно, – подтвердил Массимо. – Ужин происходит в помещении с большими окнами, за которыми написан пейзаж, а само помещение нарисовано по всем законам перспективы, впрочем, как и стол со всем, что на нем стоит. Плюс реалистичная прорисовка светотеней, созданных с помощью нескольких источников света. Фигуры Христа и двенадцати апостолов тоже прорисованы очень реалистично, с эмоциями и выражениями на лицах, жестами и движениями. Вам рассказывали интересности?

– О руке с ножом? – хмыкнула Мирьям.

– Например, – улыбнулся Массимо. – В самом деле, нельзя сказать со всей уверенностью, чья эта рука. Возможно, ошибка при реставрации, ибо она в самом деле выглядит неанатомичной.

– Да, нам рассказывали. А еще меню, – вспомнила Мирьям. – Нам рассказывали, что еда точно соответствует тому, что появлялось на столах во время еврейской Пасхи: пресный хлеб, харосет, поджаренный ягненок, вино и травы.

Молодые люди двинулись дальше по вымощенной улочке, освещенной стеклянными витринами уже закрытых магазинов. Мимо то и дело пробегали трамваи так близко друг к другу, что дух захватывало! Здесь стало значительно оживленней, на остановках толпились люди, другие куда-то спешили. На подходе к сердцу города все больше попадалось ресторанов и баров, работающих до полуночи и дольше. Здесь жизнь вообще никогда не замирала, даже ночью. Улицы вскоре заметно расширились, вереницы машин уже ехали не по трамвайным путям, а рядом, палаццо стали более монументальными и помпезными, балконы теперь были украшены не только лепниной, но и внушительными колоннами и статуями.