36 и 6

— Что это на тебя нашло? Грязь такая, а ты как будто ещё грязнее место ищешь, — ворчал я, поёживаясь от скользящего дыхания ветра.

— Дурачок! Ты ничего не понимаешь! Теперь всегда будет первое мая! Всё! Желаю, чтобы сейчас же наступила весна!

— Ты случайно не страдаешь интаксификацией от чтения? Чувствуется влияние Маршака.

— Ты только посмотри на это! — звенел её голос. Я внимательно оглядывался, пытаясь понять, что же так пленило мою Вику, но не видел ничего кроме леденеющих краев берега, печально мёрзнущих кустов и скудно сыплющих снежинок.

— Куда я должен смотреть? — ныл я, чувствуя, как зябнут мои ноги, обутые в неприлично блестящие ботинки.

— Ты не видишь? — Вика резко обернулась, обожгла возмущённым удивлением. — Посмотри! Какой горизонт!

Невольно впился глазами в неясную линию, где сливались пепельная гладь неба и тяжёлые мрачные волны. Небо и Ненебо всегда отражают друг друга. Вообщем-то небо это тоже море, а море — небо…

— Красиво, — протянул я, следя за всплесками пешящихся барашков.

— Бесподобно! — согласилась Вика. — Знаешь, я как-то приезжала сюда летом… — запнулась, покраснела. Потом прикусила на секунду губу так, что та побелела, и продолжала. — …и была разочарована. Вроде бы и море такое же, и безлюдье… Но всё не так! Какая-то пошлая открыточка курортного пляжа: солнце, вода, песок… А вот сейчас всё настоящее! Чувствуешь? То, что мы видим — дико, правдиво, истинно! — В её взгляде я заметил какой-то новый огонёк. Теперь Вика и сама была неотъемлемой частью тёмного пейзажа, покоящегося в моих глазах. Но за этим мрачным, незыблемым спокойствием я отчётливо различал необузданную силу, способную разрушить всё, разбудившее её. Ведь я охотно представлял себе её и себя как раз на солнечном пляже какого-нибудь южного городка. Её внезапная любовь к нетленной морской печали казалась мне странной. Для меня Вика была радужной лёгкостью, бликами солнца. А здесь моя принцесса, взобравшись на скользкий камень над трепещущей кромкой воды, вскидывала руки на встречу бездне и ликовала. Её потемневшие глаза сверкала сухим неотвратимым блеском, и мне делалось жутко от её отчаянности, стремительности, нетерпимости. Но безудержная страстность Вики заражала и меня, и вот я уже тоже не отводил глаз от загадочной, полуразмытой линии.

Она была здесь летом… Конечно, не одна, потому и запнулась. Но я старался гнать от себя опасные мысли, отгораживаться от них временем. В конце концов, а я то что делал этим летом? Помню, как ездил с Миланой на дачу к моему лучшему приятелю — Ромке. Смотрели видеозапись трёхлетней давности: в моей жизни не было ещё ни Вики, ни Миланы… Может быть, именно тогда я и был счастлив? Друзья, вечеринки, зачётки, сессии. Беспричинное веселье… Ромка хохотал до упаду:

— И ты ещё будешь говорить, что не похож на Андрея Губина! Посмотри сам — вылитый! Только глаза серые! Ой! А походка то, походка… — он всегда смеялся над моей манерой ходить — пружиня, чуть подпрыгивая. Вика в шутку называла это «флиртующей» походкой.

У него на коленях лежала русая голова Наташи, его девушки. Собственно, она редкостная стерва, но я старался быть с ней милым: всё-таки Ромке она не безразлична. К тому же Вика тоже нравилась далеко не всем. Наташа постоянно ставила его в дурацкое положение: то прямо в гостях устраивала сцену — он видите ли не даёт ей денег — то просто куда-то исчезала… Она изменяла ему. Но я предпочитал держаться подальше от их проблем. В то время у Наташи и Ромки воцарилось перемирие. Она положила ему на колени свою бестолковую голову, и он то и дело, на секунду подавляя смех, наклонялся, чтобы коснуться её губ. Мне тоже захотелось нежности, но я ещё ни разу не целовал Милану и, конечно, не осмелился бы предпринять какую-нибудь смелую попытку, рискуя выдать своим друзьям, свободным от предрассудков в половых отношениях, платоническую тайну наших отношений. Я лишь дотронулся до её волос, отбросил назад кудрявую прядь, взял за руку, бормотал ей на ушко какой-то хиромантический вздор. Она вся напряглась. Я даже как будто услышал бешеные ритмы её сердца. До сих пор не понимаю, что во мне такого? Как я мог приобрести такую власть над ней?

— Ко мне ещё никто так не относился, — однажды вырвалось у неё.

— Как так? Разве я делаю что-то необычное? По-моему, у нас с тобой самые нормальные отношения. Если не сказать — ординарные, — не поверил я. Но я видел, что для Миланы я очень, очень особенный человек. Потому ли что я оказался первым, или потому что я действительно особенный и зажёг в её сердце вечный огонь — не знаю. Знаю только, что видела она меня не так, как остальные, даже не так, каким видел себя я…