– Можем начинать?
– Да. Поехали.
– Почему вы стали писателем?
– Из-за витальной жадности.
– Как это?
– Писатель – человек, которому мало одной жизни. Он хочет прожить сразу тысячи.
– Выдуманные жизни могут быть успешным заменителем настоящей?
– Не столько заменителем, сколько обогащением. Ты заново рождаешься с первой строчкой нового творения и в процессе написания боишься смерти не из-за себя, а лишь по причине недоделанности работы. Проживаешь с произведением целую жизнь, даже если это небольшой рассказ. А потом готов умереть, когда уже нечего добавить. Вот и целая жизнь. Потом очень странное ощущение испытываешь: возрождение на ровном месте. Казалось бы, физически и не умирал, но каким-то образом возродился и готов создавать что-то новое.
– Могут ли читатели при прочтении ощутить нечто подобное?
– Все эти интенсивные, чудесные, насыщенные невероятными событиями жизни вполне возможно обнаружить прямо за обложкой, если у человека достаточно собственной фантазии, эмпатии к персонажам и доверия автору. В том случае, конечно, если книги, в которых эти потенциальные жизни прячутся, не полный шлак.
– А вы пишите хорошие книги?
– С места в карьер?
– Вы обещали!
– Хорошо. Писать нужно так, чтобы читатель забывал дышать. Его удушье – лучшая награда. Ты сам диктуешь ритм. Вдох-выдох-выдох, пауза, вдох-выдох-выдох, ритм вальса. А потом обрыв – и падение в пропасть. Где уж тут дышать – здесь только крик. Или иначе: затянуть, перекрутить, сжать грудную клетку – и лишь собственный пульс, сбивающийся в аритмию, напоминает ему о том, что пора возвращаться. Если меня так читают – да, я хороший писатель.
– В любом случае, у вас много поклонников.
– Ну, это не показатель.
– Вы поэтому не проводите встречи с читателями?
– О чем мне говорить с ними? Доброте словами не научишь, из глаз в глаза не передашь, что бы ни твердили религиозные проповедники. Мудрость уже в тысячах честных книг, созданных сотнями умнейших авторов. И если есть желание лучше узнать конкретного писателя – читайте внимательнее, он всегда проговаривается, и не обязательно неосознанно. А всё живое человеческое общение сводится к сплетням и слухам. Всё желание общаться – это лишь потребность поделиться никому не нужной информацией, и очередная обреченная на неудачу попытка потрафить своим амбициям, убедив собеседника, что ты умней и сообразительней, на худой конец – красноречивее.
– Так для чего люди встречаются?
– Чтобы не пить в одиночестве – это считается упадничеством, а иногда и просто деградацией.
– Давайте выпьем. Чтобы у вас не было искушения начать деградировать в одиночестве. Вы ведь один живете?
– Аки перст. Прячусь от фанатов в затворничестве.
– Ну, вы и не поп-идол! Пока ещё. О, «Курвуазье»!
– Имею слабость к дорогим вещам. Стыдно, но приятно. Лимончик возьмите.
– Да, спасибо. Так я не сильно ошибусь, если предположу, исходя из вами же сказанного и написанного, что вы не очень высокого мнения о людях?
– Чем лучше узнаешь людей, тем хуже мнение о каждом из них.
– Вы считаете, что хорошо знаете людей?
– Очень хотелось бы выставить себя тонким психологом, великим исследователем человеческих душ, так сказать… но на самом деле мы не знаем других людей: в чужую голову залезть невозможно. В нас живут мифы о них. Какими мы их себе представляем – мы сами придумали. Чем проще мы – тем проще мифы. И наоборот. У параноика: каждый – враждебный агент. У алкоголика: каждый такой же дурак, лентяй и пьяница. Ты допускаешь альтруизм – и в людях будешь видеть хорошие черты. Ты циник – и все вокруг эгоисты. Заметьте, при этом мир вокруг не меняется – всё происходит в твоей собственной голове.
– Всё это так мрачно… А как же что-то светлое: любовь, дружба?