Читаем 40 градусов в тени полностью

Профессор провел в учхозе почти два месяца, занятых напряженной сложной работой, – он хотел всё закончить до холодов, которые могли начаться уже октябре-ноябре. В мастерских учхоза Игорь как-то удосужился прочесть на стенке график отпусков сотрудников и поразился количеству латышских, литовских, молдавских и белорусских фамилий. Он не удержался и поинтересовался причиной такой картины у главного инженера учхоза.

– Секрет простой, – ответил тот, – здесь был огромный лагерь НКВД до 1960 года, и это всё бывшие заключенные и их потомки, которым некуда было уезжать, и они остались в Сибири. Вы вот поговорите, например, со своим механиком, у которого нет большого пальца.

Этот механик поведал профессору такую историю.

Он жил на Западной Украине. Когда в 1939 году туда вошли советские войска, он спрятался в погреб, где просидел до прихода немцев в 1941 году. При немецкой оккупации он остался сидеть в погребе и дождался прихода советских войск. Однако и в этом случае он не счел нужным покидать убежище и досидел до 1950 года. После выхода из погреба ему дали пятнадцать лет за дезертирство, которые он отбывал в Красноярском крае. Освободившись, он остался тут жить. Таким образом, одиннадцать лет он просидел в погребе и потом еще пятнадцать лет в лагере за то, что сидел в погребе.

Потом главный инженер сказал Игорю, что людей с подобными историями у них работает предостаточно.

Закончили работу они в октябре. Стояло великолепное южно-сибирское бабье лето. В один из дней, когда коллеги профессора начали сборы в обратную дорогу, Игорь утром уселся на скамейку возле общежития и просидел так много часов, сбрасывая остатки многомесячного напряжения. К вечеру к нему подсела хорошенькая «монголовидная» девушка и попросила разрешения задать ему несколько вопросов. Она оказалась аспиранткой сельхозинститута и жила, как и другие аспиранты, в том же общежитии.

– Вопрос первый, – сказала она, – правда, что у вас одна рука протез?

Дело было в том, что Игорь поранил руку в начале работы и носил черную кожаную перчатку.

– Нет, не правда, можете посмотреть и даже потрогать…

– Вопрос второй, который интересует всех девочек в общежитии… Вы ведь все челябинцы, а там сильная радиация и, говорят, был даже взрыв, как чернобыльский. Поэтому вы все и не обращаете внимания на женщин?

Профессор рассмеялся:

– Не смешите меня. Конечно, нет, но мы попробуем немедленно исправиться.

Девушка широко открыла свои узкие глаза:

– И вы тоже будете в числе исправляющихся?

– Ну, это мы посмотрим! Как тебя зовут, юная монголка, и кто ты по национальности? – спросил профессор.

– На русском зовут меня Тамара, я не такая уж юная – мне уже под тридцать, а национальность вам нечего и говорить – вы всё равно не знаете.

– Ну, ты меня недооцениваешь, я много бывал на Севере и в Азии и много чего знаю.

– Я нганасанка!

– Всё, сдаюсь, такого народа и я не знаю…

Но бывают же в жизни совпадения! Когда Игорь вернулся домой и открыл свежий номер журнала «Вокруг света», то увидел большую иллюстрированную статью о нганасанах.

«Эх, трахнул бы нганасанку – была бы память на всю жизнь», – подумал он.

Вечером профессор собрал собрание:

– Ребята, даю вам всем отпуск на три-четыре дня, с тем чтобы вы делом доказали наши способности – девушки в общежитии ждут вас. Можете провести эти дни здесь или в Красноярске.

Сам Игорь с оказией вернулся в Красноярск, подписал в институте все необходимые документы, отметил всем командировки и собрался на следующий день улетать. Забежал он и к Лене в редакцию газеты. Она встретила Игоря радушно и повезла смотреть свой дом. Дому было более ста лет, он находился в самом центре Красноярска и действительно производил впечатление: два с половиной этажа из толстенных бревен сибирской лиственницы, крытый, вымощенный камнем двор, ворота с коваными железными засовами, полы из двухдюймовой сосновой доски, лестницы из таких же досок… Лена жила в этом доме одна (сложилось так, что никаких родственников в живых не осталось) и занимала две комнаты из десятка имеющихся. Она предложила профессору не искать гостиницу, переночевать у нее и отсюда утром отправиться в аэропорт.

Ужинали копченым омулем, купленным профессором в учхозе, который запивали водкой, настоянной на кедровых орешках.

– Игорь, прошу прощения, но «снаряженная» постель у меня только одна. Правда, очень большая.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное