— Ну и как там, на том свете? — спрашивал он. — Я хотел бы знать, каково это — быть мертвым. Расскажи мне о смерти, дружище. Это больно? Легко ли умирать?
— Смерть прекрасна, — отвечал Альваренга за Кордобу. — Приходи. Я жду тебя.
— Я не хочу покидать этот мир, — говорил он за себя. — Я не пойду к тебе. Не сейчас.
Этот разговор с трупом пагубно отразился на психическом состоянии Альваренги. Он начал сходить с ума. Он не мог представить себе дальнейшую жизнь в лодке без напарника. Несмотря на большие различия в характерах, рыбаки как-никак были командой, охотились вместе, вместе страдали и разделяли все горести своего положения. Может быть, смерть была и не таким уж плохим выходом, думал Альваренга, часами глядя на своего мертвого напарника.
Через шесть дней после смерти Кордобы Альваренга безлунной ночью сидел рядом с трупом своего помощника и вел с ним разговоры. И тут вдруг, словно пробудившись ото сна, он неожиданно осознал, что разговаривает с мертвецом. «Я попытался выбросить тело в океан, но не смог. Потом тем же вечером я попробовал снова. Сначала я обмыл его ноги. Его одежда пригодилась бы мне, так что я снял с него шорты и толстовку и надел на себя. Толстовка была красной, с изображением черепа и костей. А потом я бросил тело в океан. Пуская его по воде, я упал в обморок».
Глава 8 Плавая с акулами
Альваренга очнулся с головной болью. Небольшая шишка на затылке свидетельствовала о том, что он потерял сознание и упал на спину, когда опускал иссушенную солнцем мумию Кордобы в воды Тихого океана. Он не помнил, как тело погружалось в воду, а принимая во внимание кружащие рядом стаи акул, так было и лучше — не помнить. Сколько он пролежал без сознания? Альваренга чувствовал, что прошло всего несколько минут, однако за это время весь его мир рухнул. Окружающий ландшафт выглядел враждебным и хмурым. Теперь у него не было ни друга, ни даже его тела. Раньше он мог хотя бы выхаживать умирающего напарника, заботиться о нем или же говорить с его мумией. Теперь он был один — маленькая точка в огромном океане.
«Видели когда-нибудь лист, кружащийся в луже? — спрашивает Альваренга. — Так вот я был таким листом».
Полдюжины пойманных морских птиц расхаживали по дну лодки. Две морские черепахи ползали взад-вперед. Осознав суть своего нового положения, Альваренга испугался. Впервые проблемы в море стали серьезнее самого негативного опыта на суше. Прежде жизнь в море была легка и прекрасна. Он наслаждался вкусом черепашьей крови и жевал сырых крабов с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать лет. Теперь его отличительная черта, торговая марка — энтузиазм и воля к жизни — была подпорчена. «Я провел все утро, таращась на то место, куда бросил тело. И тут я почувствовал, будто мою руку кто-то взял и стал управлять ею, — признается Альваренга. — Я вдруг подумал, что больше не хочу страдать, поэтому схватил нож и приставил его к своему горлу. Кто это был? Кто управлял моей рукой? Дьявол? Нет. Это муки страдания, голода и жажды толкали меня на самоубийство. Я был охвачен адским пламенем».
«Тогда я забрался в кофр и расплакался, — рассказывает Альваренга. — А что я мог сделать в одиночку? Мне даже не с кем было поговорить. Я спрашивал себя: почему умер Кордоба, а не я? Ведь это я взял его с собой на лов. Я корил себя за его смерть».
«Мысли о добровольном уходе из жизни — явление нередкое, — объясняет доктор Джон Лич. — Они возникают у человека, доходящего до определенной черты и видящего в этом смысл. И хотя он существует, он не живет. Это точка равновесия, когда вы готовитесь принять то, что нужно. В некоторых племенах в самом деле смиряются с тем, что человек, решивший, что жизнь пошла не тем путем, просто обрывает ее и убивает себя».
Альваренга, преследуемый наставлениями своей мамы, верящей, что Бог никогда не простит человека, покончившего с собой, отказался от своего намерения. Он испугался, что может отправиться в ад, где будет мучиться вечно. «Я просил Бога быть более могущественным, чем дьявол. Я не хотел, чтобы сатана забрал меня. И тогда я сказал себе: “Не будь трусом. Умрешь так умрешь, но только не так”. — Альваренга бросил нож. — “Я пообещал Богу, что не буду убивать себя. Если мне суждено умереть, то пусть это случится по его воле, но сам я никогда не наложу на себя руки”».