48 минут, чтобы забыть. Книга 2

Отец прищурился, желая убедиться, что ему не показалось, и медленно подошел.

— Здравствуйте, мистер Лавант, — несмело произнесла Ви. — Я Виола Максфилд.

Девушка широко улыбнулась и протянула руку.

— Добрый день, — ответил отец.

Закрыв за собой калитку, — облупившаяся краска осталась на ладони, — я оглядел двор, остановившись на перекошенном заборе, который также, как и десять лет назад, кренился вбок, сколько мы с Джессом не пытались его выровнять. Я никогда не был дотошным, но сейчас этот забор ненавидел. Захотелось бежать отсюда как можно дальше.

— Как ты? — спросил я.

Наверное, странно начинать разговор после десяти лет молчания с этого вопроса. И хотя память моя — та еще стерва, оказалось легче верить ей, чем своим глазам.

— Как видишь, — ответил он. И я действительно видел. Не только это место медленно разваливалось на части, но и мой отец.

В голове все еще прочно сидел образ нашей квартиры на третьем этаже в Хендон Централ и добрый взгляд матери с собирающимися у глаз морщинками. Я помнил, как он обнимал ее со спины широкими руками, а мама выгоняла нас спать, потому что «начинается взрослое время», на которое мы никак не реагировали, а лишь подтрунивали над родителями, норовя получить вдогонку кухонным полотенцем.

— Вы надолго? — вытащил из мыслей хриплый голос отца.

Я и сам не знал.

— У тебя забор перекошен, — ответил я, недовольно кивнув за спину.

— Знаю, — ответил он. — А еще крыша начала протекать той весной, и окно гостиной повело так, что стекло того и гляди лопнет. Еще претензии?

«Более чем достаточно», — хотел ответить я, но сдержался.

Несколько секунд он рассматривал Виолу, а потом повернулся ко мне:

— Проходите, раз приехали.

Я мысленно молился, чтобы то, что Ви увидит внутри дома, не повергло ее в шок, заставив развернуться и убегать со всех ног, и мысленно ругал себя, что не оставил девушку в Лондоне. Я закрыл за собой дверь и осмотрелся. Воспоминания, словно трава по весне, начали прорываться, накладываясь на картинку перед глазами.

Белые стены, сто лет не крашенные, стали серыми от пыли. Старый коврик под ногами, местами вытоптанный. На обувной полке резиновые сапоги и помятые тапочки. Пустых бутылок нет, и я облегченно вздохнул, больше всего опасаясь, что найду отца в некондиционном состоянии. Наверняка Виола подумала, как можно вообще жить в такой дыре?

— Мы, конечно, не шикуем, — сказал отец больше Виоле, чем мне и, опираясь на трость, присел на стул в кухне. — Зато здесь спокойно. Мне нравится.

Как он мог говорить такое, зная, что этот город разбил нас? Сломал изнутри. И даже спустя десять лет я стоял на том же месте, рассыпаясь потрохами прямо на вытершийся коврик.

— А я всегда хотел жить в Лондоне, — резко ответил я.

Виола приподняла бровь, посмотрев на меня взглядом, призванным поставить на место.

— А если твоя… возлюбленная не захочет? — предположила она и отвела от меня глаза, делая вид, что с интересом рассматривает пустые стены. — Многим девушкам нравится пригородные районы с аккуратными домиками и низкими заборчиками.

Отец улыбнулся уголками губ, бросив на девушку заинтересованный взгляд. Судя по всему, его забавляло наблюдать за нашим спором. Решив вернуть контроль над ситуацией в свои руки, я подошел к ней и медленно произнес:

— Думаю, мы с тобой сможем договориться. — Щеки Виолы покраснели. Я повернул голову, заправил прядь волос ей за ухо и добавил: — Пойду принесу сумки.

Развернувшись, я хлопнул дверью — не специально, так вышло — и оперся на нее спиной.

Мне требовалось полминуты, чтобы успокоиться. Выдохнуть.

— Не обращай внимания, у всех мужчин в семье Лавант дурной характер… — сказал отец.

Я хотел распахнуть дверь и спросить: а знает ли он вообще какой у его детей характер? Какое имеет право об этом говорить? Но ошарашенно замер, потому что Виола ответила:

— У нас с Ником странные отношения, не понятные даже нам самим, но из всех парней я бы выбрала именно его.

И мир застыл на этом моменте.

* * *

Поднявшись по лестнице, я пропустил Виолу вперед, сделал шаг в свою комнату и понял: все осталось так, как было в день отъезда. Даже предметы разбросаны, словно кто-то покидал это место в спешке.

Меня снесло потоком всплывающих образов. Все равно, что в реку ступить. Арт, громко хохоча, сидит за моим столом, утопая в своей безразмерной выгоревшей джинсовке. Я лью пузырящуюся жидкость на разбитую коленку. Джесс снимает со своей головы кепку с логотипом Арсенала и нацепляет на мою, шутливо бьет кулаком в плечо. Отец с недовольным видом бросает на кровать стопку рисунков, и они, соскользнув с покрывала, шлепаются на пол.

Черт бы тебя побрал, память! Почему, когда не надо, ты вываливаешь информацию тоннами, совершенно не фильтруя, но забываешь о том, что на самом деле важно?

— Сегодня! — захлопнув за собой дверь, произнес я. — Мы побудем еще пару часов и уедем.

— Нет. Мы никуда не поедем, — вдруг ответила Виола.

— Это еще что за указания?

Только я открыл рот, чтобы доходчиво объяснить этой девчонке, что я думаю о ее командирских замашках, она сделала шаг навстречу, коснувшись моей груди своей ладонью: