Читаем 5/4 накануне тишины полностью

В магнитные дни психика человека

становится

опасно подвижной…


238

Наконец-то Барыбин учит Цахилганова,

а не наоборот —

оборот дело приняло совсем другой, увы…

— Ладно, не пугай!.. Что там шахтёры, Мишка?

— Все в памяти. Некоторые уже встают… Толкуют, как один, будто покойный Иван Павлыч Яр ихиз огня вывел. Опять Яр появлялся…

— А, глюки небось…

Массовый галлюциноз от отравления метаном.

Реаниматор отозвался туманно:

— Кто знает.

— Слушай! Смени ей обезболивающее, — устало потребовал Цахилганов, глядя в широкое Мишкино лицо. — С твоего ширева ей всё время мерещится какая-то летучая хищная тварь. Какая-то гарпия. Проверь, Любе вводят что-то совсем беспонтовое, старик.

Реаниматор Барыбин пожал толстыми плечами:

— Эту птицу видят все. Все, попадающие сюда с таким диагнозом. У печёночников это — так, Андрей.

— Почему? — спросил Цахилганов. Он удивился глупости своего вопроса, но повторил из упрямства: — Почему?

Огромный Барыбин нахмурился ещё больше под низким потолком. И они стояли теперь друг против друга,

над безучастной Любовью:

Цахилганов –

в женском байковом халате с оранжевыми обезьянками, накинутом на мягкий костюм,

и Барыбин –

в халате белом, с клеймом «РО» на кармане.

Они разговаривали, как разговаривают через порог,

из разных комнат.

— Мишка, ну… не стервятник же это прилетает? Оттуда, из мира теней?


239

— Ты знаешь, я думал об этом, — недружелюбно покосился на Цахилганова Барыбин. — В шаманизме, у древних монголов, считается, что болезнь, наступающая от долгой скорби, имеет вид птицы. От умирающего стараются отогнать птицу,

— именно — птицу.

— И что?

— Если шаману удаётся прогнать её, человек выздоравливает… И Прометей у греков…

Барыбин замолчал, глядя в сторону и думая о своём.

— Извини, я не хотел бы рассуждать об этом с тобой, — вдруг сказал реаниматор. — Сейчас, и здесь — я не хотел бы.

Увалень Барыбин занервничал, сильно сморгнул,

будто попытался стряхнуть с белёсых ресниц нечто мешающее, досадное, неприятное.

— Да нет, уж будь добр, — Цахилганов невольно отметил, что нарочно чеканит каждое своё слово. — Мы — ведь — старые — друзья — всё — таки.

— …Конечно, — обречённо согласился реаниматор — и затомился. — Я, видишь ли, размышлял над судьбами тех, кто оказывался здесь, у меня, под этими капельницами. В общем, определённый характер, определённая судьба ведут к определённой совершенно болезни, а не к какой-то другой.

Барыбин достал большой белый платок

и вытер вспотевший внезапно лоб

одним сильным старательным движеньем.

— …Но тебе это будет не интересно, — сказал реаниматор.

— Да ладно! — Цахилганову показалось, что Барыбин ломается. — Продолжай. Как будто ты можешь удивить кого-то своим занудством.


240

Барыбин отошёл к окну.

— Душно здесь. И холодно, — сказал он, открывая форточку ненадолго. — Ты сказал, чтобы ей привезли тёплый халат? Мягкий, махровый лучше всего. А два — было бы совсем прекрасно. Сменный тут очень пригодится.

Цахилганов поморщился:

— Ну, извини — забыл! Опять забыл,

как, впрочем, и про махровые хопчатобумажные носки…

Воля ворвалась в палату. Она пахла прошлогодней оттаявшей мокрой полынью так, будто та уже оживала.

Но Барыбин оглянулся на Любовь, лежащую с раскинутыми голыми рукам, и форточку вскоре захлопнул.

— У Любы лёгкий халат, — опять с нажимом напомнил Барыбин. — Ей принесут ещё одно одеяло. Но они у нас холодные и тяжёлые. Ты видишь?

— А по-моему, здесь тепло, — пожал плечами Цахилганов — из чувства противоречия, должно быть.

И вдруг взорвался:

— Говорил же тебе сто раз! Люба должна лечиться в платной клинике, в роскошной! В столичной, слышишь? А не здесь, в этой общей твоей шахтёрской богадельне!..

— Там нет нормальных специалистов, ты же это знаешь, — усмехнулся Барыбин. — Продажная медицина — как продажная любовь. Она механистична. А тут особый случай… Продажное не бывает хорошим.

— …Ну, и от какой же такой судьбы люди заболевают этой болезнью? — напомнил ему Цахилганов. — Ты ещё о Прометее хотел что-то важное сообщить. Вот о Прометее мне сейчас подумать как раз необходимее всего.

Страх как своевременно…


241

— Зря насмешничаешь, Андрей. Видишь ли, по некоторым источникам выходит, что Прометей был наказан — за любовь.

— Значит, не по уголовной статье проходил,

вороватый сынишка богини правосудия…

Барыбин выдержал паузу:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза