50/50. Опыт словаря нового мышления

Тем временем широкую публику завоевывала литература Оруэлла, Милоша, Солженицына. Причиной этому были как исключительные качества этих писателей, так и то обстоятельство, что как в предвидениях, так и в описаниях постфактум, не будучи связанной ни строгой терминологией, ни обязанностью выработать какую-либо теоретическую модель, способную воплотиться в реальность, именно литература смогла осуществить самое впечатляющее, мобилизующее, проницательное и достоверное проникновение в суть явления, именуемого тоталитаризмом. Этому способствовали также нечеткость научного лингвистического аппарата и вызываемая этим неудовлетворенность.

Широта географической распространенности очагов рассматриваемого понятия и его геополитического влияния дополняется содержательным разнообразием. Изучение этого явления выявило различия в ответах на следующие вопросы: свойственно ли оно современности или же является гибридом современности и прошлого? Можно ли говорить о “предтоталитаризме”, и если да, то в чем заключается роль культурных, религиозных и политических моделей прошлого? Исследования велись в двух направлениях: условия возникновения тоталитаризма и его функционирование. В первом случае были выявлены теоретические предпосылки (немецкий романтизм и его извращения и непоследовательность демократической традиции) его социально-политических истоков (атомизация общества, крах классовой системы, враждебные и индивидуалистические тенденции, тип власти и формы ее сакрализации). Во втором случае, при подчеркивании роли насилия, идеологии, госаппарата, всеобъемлющей однопартийной системы, разобщенности индивидов - встает вопрос о возможной целесообразности отказа от существительного “тоталитаризм” с заменой его прилагательным “тоталитарный” для обозначения власти, стремящейся к тотальному контролю, никогда не реализуемому полностью. Меняются и объекты приложения: “отшлифовав” и оформив теоретически это понятие в свете опыта муссолиниевской Италии, гитлеровской Германии и сталинского СССР, его приверженцы сегодня задают себе вопрос о его применимости к интегристским религиозным течениям и к некоторым странам “третьего мира”. В этих условиях легко понять отсутствие единодушия в определении термина и установлении “тарифной сетки”, позволяющей квалифицировать ту или иную систему как тоталитарную. Выявляющийся минимальный консенсус подводит под это определение те системы, где политическая власть претендует на осуществление тотального контроля, где поэтому поощряется тенденция к стиранию различий между политическим и социальным, к отрицанию водораздела между государством и обществом и где тем не менее лишенные всякой автономии индивиды участвуют в управлении и воспроизводстве системы; для этого необходимо по меньшей мере одно условие: непроявление внутренних конфликтов общества, в котором атомизированные массы пришли на смену классам и группам, нормальным состоянием которых являются автономия и взаимные конфликты. Однако по мере конкретизации анализа возникают и расхождения в оценках, поскольку на такие вопросы, как характеристика инструментов власти (террор, насилие, участие масс), значение определенной независимости в экономике, критерии оценки системы: первоначальный идеологический замысел, или сегодняшняя действительность, или же необратимость режима - с какого момента о ней можно говорить? - на такие вопросы даются самые различные и часто противоречивые ответы.

Несмотря на то что дебаты о тоталитаризме, бесспорно, продвинули вперед наши знания о тех чудовищных общественно-политических формациях, которые оставили свой отпечаток на нынешнем столетии, возникло определенное чувство неудовлетворенности (что не следует смешивать с чувством неловкости, вызываемым очевидной предвзятостью некоторых авторов), объясняемое двумя причинами: во-первых, полностью “чистые” модели создаются лишь в интересах эффективности теоретических исследований и поэтому плохо накладываются на повседневно наблюдаемую действительность; во-вторых, представления о том или ином общественном строе как однородном беспроблемном или же о какой-то системе власти как единой и всеобъемлющей часто существенно корректируются и даже опровергаются историческими и социологическими исследованиями.