50/50. Опыт словаря нового мышления

Возвратиться из царства смертельного абсурда в нормальный мир людей можно было, лишь признав некоторые общие культурные основания современной цивилизации, основополагающие ценности, ориентиры. Вся наша послесталинская история стала мучительным путем к усвоению этих ценностей, и мы все еще находимся в самом его начале. В сердцевине этого процесса лежит признание безусловности и неотчуждаемости фундаментальных прав человека, взятого не в качестве элемента некоей общности (классовой, национальной и пр.), а в качестве индивидуальной личности. Состав этих прав известен - он кодифицирован во Всеобщей декларации прав человека и других международных правовых актах, подписанных СССР, и никогда не оспаривался в нашей стране прямо и публично.

Вместе с тем очевидно (и не оспаривается), что существующая политическая система не только не обеспечивает, но и до сих пор отрицает или ограничивает некоторые из этих фундаментальных прав и свобод, например свободу передвижения, право на выбор места жительства внутри страны и свободу выбора страны проживания, свободу митингов и демонстраций, свободу создания ассоциаций и организаций (включая профессиональные союзы), свободу «искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ» и пр. В СССР, вопреки соответствующей конвенции МОТ, применяется принудительный труд заключенных.

Логически такое противоречие между признанием и фактическим аннулированием этих и иных прав и свобод оправдывают тем, что они подрывают права других людей, поскольку нарушают функционирование политической системы, ослабляют ее безопасность. Другими словами, безусловность и неотчужденность этих прав не признаются государством. Юридически этот парадокс зиждется на отсутствии в Конституции СССР положения о примате международного права над внутригосударственным; в итоге норма, зафиксированная в международном соглашении, начинает действовать лишь после подтверждения ее советским законодательством. Процесс же превращения международной нормы во внутреннюю регулируется не общей философией права, а конкретными интересами политической элиты или ее доктринальными представлениями. Поражает тот факт, что положения Конституции СССР не являются правовыми нормами прямого действия и не значат ничего, пока не издан соответствующий закон. Но и закон в свою очередь реально начинает действовать лишь после появления разъяснений, комментариев и служебных (!) инструкций по его применению. Иногда и этого оказывается недостаточно, и лишь прямое указание политической власти запускает правоприменительный процесс. Последнее означает, что закон становится орудием политики, а право теряет свою нравственную основу.

В контексте подобной традиции подписание СССР в 1989 г. Венских соглашений и публичное обязательство советского руководства привести законодательство страны в соответствие с общепринятыми в мировом сообществе нормами являются важнейшими шагами. Но еще важнее зарождение в стране неправительственного и независимого Венского движения, впервые, быть может, в нашей истории защищающего права человека, не превращая их в знамя Антивласти, в инструмент политической борьбы.

Драматизм ситуации заключается, однако, в том, что уровень правосознания большинства в целом все еще не соответствует нормам, зафиксированным во Всеобщей декларации прав человека, - они порой воспринимаются враждебно. Традиционное представление о правах власти и обязанностях личности противостоит гуманистической концепции прав человека и обязанностей государства - и не только в недрах консервативного аппарата власти, но и в консервативном сознании народа. «Репрессивное мышление», воспитанное десятилетиями легитимизированного насилия, именно в насилии видит ключ к таким острым проблемам советской жизни, как рост преступности, коррупция, хронический дефицит. Отсюда, например, массовое неприятие идеи отмены смертной казни, гуманизации уголовного законодательства.

«Права человека» воспринимаются массовым сознанием в качестве некоей антитезы социально-экономическим правам, включающим гарантии обеспечения занятости, жилища, здравоохранения и др. Подобное противопоставление не случайно и является плодом не только многолетней пропаганды. Нужно трезво отдавать себе отчет, что все права и свободы человека неотъемлемы от тех или иных его потребностей, и пока первичные потребности не удовлетворены, пока цена человеческой жизни удручающе низка, реализация личностью своих неотчуждаемых прав в более высокой сфере является привилегией немногих.

Например, мысль об обеспечении прав человека «свободно участвовать в культурной жизни общества, наслаждаться искусством, участвовать в научном прогрессе и пользоваться его благами», зафиксированная в ст. 27 Всеобщей декларации прав человека, вряд ли вызовет большой энтузиазм у голодающего населения Эфиопии и Судана…