50/50. Опыт словаря нового мышления

Но уникальность сегодняшнего положения с правами человека в СССР состоит в том, что процесс гуманизации общества напрямую связан с включением страны в мировую семью и с возможностью удовлетворения одновременно наиболее фундаментальных, базовых прав (право на жизнь) и наиболее высоких, абстрактных (свобода самовыражения). В современном мире права человека неотъемлемы от прав гражданина: не став гражданами, мы вряд ли сможем обеспечить себе нормальную человеческую жизнь. Политические свободы становятся гарантией всех иных прав человека.

Перестройка

Юрий Афанасьев

Это слово получило широчайшее распространение во всем мире. Оно звучит одинаково на самых разных языках. К нему прислушиваются. Более того, даже за пределами нашей страны многие люди пытаются определить свое отношение к перестройке. И вместе с тем среди всех наиболее распространенных сегодня слов в мире нет, пожалуй, ни одного другого со столь же неопределенным смыслом, со столь же расплывчатым содержанием, как «перестройка». И это можно понять. Ведь за этим словом, по существу, вся современная жизнь огромной страны, которую представляют разного уровня развития разные культуры - разные цивилизации. И все они постепенно втягиваются в то движение, а вернее будет сказать, в те движения, которые в последние годы развиваются не равномерно, порой даже неоднонаправленно, охватывают собой в разных регионах и республиках по-разному разные слои и группы населения. И все эти разнородные движения, все эти неоднозначные, противоречивые, подвижные явления и процессы нам хотелось бы выразить одним словом - «перестройка».

Если пытаться в поисках ответа на вопрос, что есть перестройка, продвигаться от простого к сложному, от очевидного к менее проясненному, то с достаточным основанием можно сказать, что это слово во всем мире ассоциируется с инициативой М. С. Горбачева, с апрельским (1985 г.) Пленумом ЦК КПСС, на котором было сказано о невозможности жить по-старому, о необходимости серьезных перемен, прежде всего в экономике. На этом, пожалуй, сфера простого, очевидного и заканчивается. Дальше все гораздо сложнее и туманнее: за прошедшие четыре с половиной года первоначальный замысел перестройки изменился и расширился до неузнаваемости; реальные трудности в деле перестройки предстали столь крупномасштабно, что сквозь их призму апрельские замыслы середины восьмидесятых выглядят сегодня уже едва ли не наивными, почти что простодушными грезами; не вполне отчетливо просматриваются очертания общего рисунка перестройки, вплоть до того, что у многих возникает вопрос: а есть ли основания говорить, что перестройка уже началась, реальность ли она вообще? Ведь уже после того, как она вроде бы началась, миллионы и миллионы людей уже испытали горькое чувство разочарования перестройкой, правда пока что, слава богу, не ее целями, а ее темпами, результатами. Но ведь разочарование-то есть, а вот реальных, видимых, непосредственно ощутимых результатов нет: прилавки магазинов действительно пусты, дефицит постоянно увеличивается, цены растут, по мнению некоторых экономистов, мы уже на пороге галопирующей инфляции, экономика не перестраивается, огосударственная ее сущность остается жизнеспособной. Резко обострились национальные отношения, растет преступность, расширяется сфера, и увеличиваются обороты теневой экономики. Можно указать и на другие сложности, которые все это как бы подчеркивают: действительно, дом, который мы строили семьдесят лет с таким упорством, с такими огромными жертвами, оказался малопригодным для проживания в нем, а за четыре года перестройки неудобства этого дома, кажется, проявились еще больше. Все это есть. Но снова вопрос: исчерпывается ли реальность перестройки только этим, можно ли свести сущность происходящего в стране к удручающей беспросветности?

Если рассматривать идущий сейчас процесс перестройки лишь в привычных ракурсах: во-первых, как начавшийся сверху, во-вторых, как не давший еще ощутимых результатов, то общая картина предстала бы на самом деле весьма мрачной.