50/50. Опыт словаря нового мышления

Возникающее в итоге творческого акта художественное произведение (от стихотворения до сети авиалиний, от храма до государства и гражданского общества) в разной мере отчуждено от своего автора (соавторов) и, как правило, с момента своего появления на свет перестает принадлежать ему. Более или менее продолжительное пребывание художественного произведения в собственности его создателя обычно приводит к утрате произведения или преждевременной гибели его автора (Гоголь, Ван Гог, Хлебников).

Поскольку акт художественного творчества порождает произведение, ранее не существовавшее, люди оказываются застигнутыми врасплох, не успевают «подготовиться» к восприятию произведения: тот язык, на котором произведение впервые создается (литературный, живописный, архитектурный, политический), станет общепонятным лишь для следующего поколения, в то время как непосредственно окружающие художника люди вынуждены пользоваться этим новым языком, почти совсем его не понимая. Новый язык незаметно для общества формирует будущие правила социального поведения, вот почему общество боится потерять и старается во что бы то ни стало усилить контроль за художественным творчеством как наиболее эффективным методом внутривидовой экспертизы и прогноза.

Драматизм запаздывания современников общество пытается компенсировать массовидными актами художественного творчества и разработкой скоростных методов его симуляции (создание сети массовых коммуникаций, призванной обеспечить эффект присутствия в момент чужого творческого акта - от репетиции оркестра до синтезирования вакцины против СПИДа; подмена понятия свободы для творчества понятием свободы творчества дезориентирует потенциального художника, заставляя его постоянно оправдываться перед обществом в мнимом следовании идеологеме, навязанной художнику самим обществом).

Там, где массовидная симуляция художественного творчества реализуется как тотальная государственная программа (от воспитания «нового человека» до создания «образа положительного героя»), художник выбирает самые безрассудные формы творческого самовыражения, провоцируя общество на развитие аппарата художественных репрессий (например, через систему так называемых творческих союзов; напомним: именно литературоведческая экспертиза, выполненная коллегами-филологами, должна была стать основанием для осуждения А. Синявского и Ю. Даниэля). Таким образом, сам акт художественного творчества, сама попытка воспользоваться свободой для творчества делают художника нежелательным как человека. Писать об этом было бы неприлично, если бы уже наметившаяся было добрая тенденция уменьшения общественной ненависти и государственной истребительности к поэту в нашем историко-географическом регионе не прервалась, если бы светлый путь от убитых Гумилева и Мандельштама, истерзанных и униженных Ахматовой и Пастернака, отпущенного на нобелевский оброк Бродского не уперся в британского индийца С. Рашди, чей роман может стать для Ирана новым Ираком.

Чем более достоверной картиной настоящего и будущего обеспечено общество благодаря художественному творчеству своих членов, тем больше шансов у художника получить статус врага (государства, общества, народа).

Чем выше качество и/или своеобразие создаваемых художественных произведений, тем больше шансов у художника получить статус «чужого» (народу, обществу, государству).

Для данной таксономии существенна типология потребления продукта художественного творчества - нового художественного языка в его элитарном и массовом диалектах. Диффузия элитарного и массового спроса приводит к тому, что художественное творчество признается общественной ценностью лишь post festum («после праздника») на стадии уже далеко зашедшей стагнации нового художественного языка и, как правило, после смерти самого художника.

Иррелигиозность (или неоязычество) современного западного и ориентированных на него обществ превращает акт художественного творчества в суррогат жертвоприношения, а художника - в жреца и жертву социальной силы, прослойки, идеологии или политической власти.

Становясь настоящей жертвой, художник, однако, напоминает бодрым носителям здравого смысла, что он - не они, что художественное творчество не утратило своей неизмеримой тайной силы и господство «технического искусства», «реалистический утилитаризм» не лишили художника его природы.

Как состояние личности, в котором сознательное подчинено бессознательному и может быть всецело растворено в нем, художественное творчество мало поддается описанию на языке внерелигиозной рациональности, языке, вполне пригодном для характеристики события (или акта) художественного творчества. Как состояние личности, оно есть выражение предельной покорности абсолюту (Богу, Природе, Судьбе).

Живя по закону «глина, не спорь с горшечником», художник, просыпающийся в человеке и пробуждающий его для творчества, не колеблется и не сомневается, но сразу - вне обычного течения времени - находит то, чего в обыденном смысле и не искал.