50/50. Опыт словаря нового мышления

«Чем меньше патриотизма, тем дальше от Интернационала, чем больше патриотизма, тем ближе к Интернационалу». В кругах сторонников социализма - а только перед ними достаточно давно встала проблема теоретического осмысления соотношения патриотизма и интернационализма - с благоговением произносили эту фразу Жореса, воплощение которой социалистический лидер оплатил собственной жизнью; она придавала им политическую твердость и служила руководством к действию. Теперь, когда институционный интернационализм отошел в прошлое, прекрасную формулировку Жореса вспоминают все реже. Проблема рассматривается под иным углом зрения, но это вовсе не означает, что она снята с повестки дня.

Восстановим хронологию.

Великая французская революция в этом вопросе, как и во многих других, является колыбелью современного мира. Герои 89-го года не называли себя интернационалистами, такого слова в их словаре не было. Но они гордились тем, что выступают от имени «сбросившей свои оковы нации» и провозглашают всемирный манифест о правах человека. Они все более утверждаются в согласии по важнейшим вопросам между народами и в необходимости отказа от традиционного корпуса межгосударственной дипломатии. Французский патриотизм готов оказать поддержку, в частности военную, борьбе против тирании. Начинается война. Республиканские генералы получают мандат на отмену привилегий на оккупированных территориях и даже на их присоединение к Франции путем более или менее формального плебисцита, а чуть позже - и на их разграбление, которое они назовут контрибуцией. Так за какие-нибудь несколько лет происходит переход от предоставления свободы к ее навязыванию, от провозглашения всеобщих прав - к рассуждениям о «великой нации», от свободного союза стран - к национализму, чуждому патриотизму, во Франции и в тех странах, которые в большинстве, но не единогласно восприняли действия Франции как политику агрессии. «Народы, - сказал Робеспьер, - не любят миссионеров в кованых сапогах».

Впрочем, новые проявления патриотизма часто опираются на Гражданский кодекс, отражающий стремление к упразднению феодальных прав и расширению свобод. Сердца целого поколения романтиков будут биться всю первую половину XIX века, даже, пожалуй, вплоть до 1870 года, в надежде на создание независимой родины. В недрах «национального движения» зарождается вслед за союзом королей «Священный союз народов» как форма интернационализма. Его глубокое влияние ощущается вплоть до создания Международной ассоциации трудящихся: в 1861 году неаполитанские рабочие обращаются к своим английским товарищам за помощью в борьбе за единство и свободу Италии; одной из акций МАТ явилось выражение солидарности с Польшей и польским народом во время революции 1863 года, задушенной царизмом.

Однако основное отличие МАТ от национального движения заключается в ее ярко выраженной классовой основе. Она стремится стать «всемирной партией» едва народившегося рабочего класса, который, не зная границ, крепит свое единство в борьбе за солидарность, в первую очередь добиваясь в ходе забастовочного движения улучшения условий труда. Интернационализм рабочих становится реальностью. Он нащупывает жизненно важные критерии, в число которых не входит ни отрицание понятия родины, ни поддержка государства только потому, что оно провозглашает себя отчизной, но и не сводит круг своих интересов только к проблемам труда. Это хорошо видно на примере 1870 года: в июле за немцами признается право на вооруженное выступление против французских агрессоров, но после падения империи генеральный совет МАТ разоблачает захватническую войну монархической Германии против республиканской Франции.

Приоритет отдается политике, хотя ощутимого успеха добиться не удается, разве что в моральном плане.