— Знаешь, я думал, у тебя не хватит смелости тогда взять меня за руку, — сказал Джеймс. — Всегда хотел спросить, почему ты все же решился.
— Потому что хотел, — невесело сказал Майкл. — Потому что ты мне нравился. Не так, как другие. Ты был необычным. Мне хотелось узнать, как это бывает… если с парнем. С тобой.
— Ты меня тогда, можно сказать, потряс, — задумчиво сказал Джеймс, поглаживая его кисть большим пальцем. — Я представить не мог, что ты на такое способен. Ты вообще только и делал, что разрушал мои стереотипы. Я уже тогда понял, что ты способен на многое. Не удивляюсь, что ты столького смог добиться.
— Я снял номер в отеле, — невпопад сказал Майкл. — Пойдем со мной.
Джеймс слегка вздрогнул, отнял руку.
— Нет, я не могу.
— Можешь, — без нажима возразил Майкл. — Винсент сказал мне, у вас открытые отношения. Что он не возражает, если ты спишь с другими.
— Когда он тебе это сказал? — у Джеймса расширились глаза.
— Какая разница? — Майкл пожал плечами. — Это же правда?
— Правда.
— И как это сочетается с тем, что ты не выносишь полигамность? — невесело усмехнулся Майкл.
Джеймс положил локти на стол, сгорбился над стаканом Гиннесса. Покрутил его по столу, отпил.
— Мы договорились об этом много лет назад, — сказал он. — Я тогда был на тяжелых антидепрессантах. С сексом все было… сложно. Я не мог отвечать ему так, как он бы хотел. Мне вообще ничего не хотелось. Он ни на что не жаловался, но я видел, что иногда ему не хватает возможности расслабиться. Я сам предложил ему, — со вздохом сказал Джеймс. — Сказал, что если он будет находить себе кого-то… без обязательств, без отношений, просто секс — и если я ничего не буду знать об этом… То я буду не против. Он был благодарен. Сказал, что не будет пользоваться этим правом слишком часто — только иногда, для разрядки. Что он понимает, что я не всегда могу дать ему то, что он хочет. И что я, конечно, всегда буду у него в приоритете. Но если я устал или не в настроении… Хотя это он мягко выразился, я тогда вечно был «не в настроении». В общем, мы договорились. Он сказал, что я могу рассчитывать на такое же понимание с его стороны.
Майкл слушал, едва не открыв рот.
— Серьезно? — изумленно переспросил он. — Вы вот так позволяете друг другу трахаться на стороне?
— В наших отношениях секс — не главное, — сказал Джеймс. — Но он есть, если это тебя интересует.
— Не очень, — признался Майкл. — Скорее меня интересует то, что ты ничем не связан.
— Предлагаешь себя на роль любовника? — грустно усмехнулся Джеймс.
Майкл покачал головой.
— У меня нет сил с тобой спорить, — сказал он. — Просто побудь со мной. Ты мне нужен.
У Джеймса дрогнуло что-то во взгляде.
— Не могу отказать, когда ты так просишь, — тихо сказал он.
Джеймс умел быть нежным. Он умел быть бездонным, принимающим, утоляющим боль. Он умел растворять в себе, растворять боль, как крупинки соли в воде, и вода становилась соленой… морской. Горькой. Майкл пил его, как эту воду, тонул в ней, падал — а океан расступался под его весом, и дна — не было. Джеймс принимал в себя все. Без остатка. Шептал что-то нежное на ухо. Ласково. Держал на себе — бережно. Не вздрагивая, как не вздрагивает океанская глубь, какой бы шторм не бушевал на поверхности. Он был тихим. Затягивал в себя, поглощал. Кроме него, ничего больше не было. Майкл дышал им. Его шепотом. Его руками, прижимая ладонь к губам, почти плача в нее. А может быть, не почти. Джеймс брал все. Он почти не двигался, обнимал Майкла за спину, за сведенные судорогой лопатки. За напряженную шею. Целовал, снимая губами капли пота с висков. Это было жутко — вначале, когда Джеймс потянул его на себя с темным взглядом. Словно падение, будто Майкл проваливался куда-то, летел, а дна все не было, не было… Он замирал в ужасе от ожидания удара о камни, который разобьет его, расплескает брызгами, но камней не было, удара не было, он падал и падал, проваливался в зыбкую синюю мглу, а потом… ощутил покой. Выворачивающий наизнанку. Вынимающий из него все — все, что влезло под кожу, застряло там, как крошки в простыне, как иглы, занозы, как мусор. Покой безбрежный и ласковый. И он вдохнул. Задышал. Этой прохладой и мглой. И не мог надышаться. Джеймс держал его. Такой сильный в своей необъятности. Такой огромный в своем принятии, что по сравнению с ним Майкл чувствовал себя…. мелким. Беспомощным. Это пугало настолько, что Майкл стремился сильнее прильнуть к нему, войти глубже, чтобы ощутить берега… а берегов не было. Никаких. Только покой. Ни страха, ни горя. Никакого другого мира. Джеймс смотрел на него, не отворачивался — видел все. И его не пугало. Он был рядом, потому что был нужен. Потому что Майкл просил — быть.