Все мы подвержены страстям. И в этом нет ничего дурного. Без эмоций жизнь была бы серой и безрадостной. Но страсти страстям рознь. Ревнивец, завистник, скупец отнюдь не вызывают наших симпатий. Интересно разобраться, присущи ли эти качества человеку изначально или менялись вместе с культурными и общественными ценностями? И всегда ли они несут негативный характер? Начнем с ревности.
Писатель Эрнест Хемингуэй говорил: «Есть три вещи, о которых только и стоит писать — любовь, смерть и деньги». Американец был, как всегда, лаконичен до предела. И сильно заузил область переживаний, достойных писательского внимания. Есть еще один предмет, знакомый и интересный не только писателям, но и обыкновенным людям. Это ревность.
Пожалуй, одно из самых знаменитых произведений, интрига которых основана на этом чувстве, — «Отелло» Уильяма Шекспира.
Так говорит о ревности Яго, герой-интриган, знающий свое дело и мастерски использующий это знание в личных целях. Возбудив чувство ревности в благородном Отелло, именно Яго заставил того убить ни в чем не повинную Дездемону. С тех пор образ Отелло навсегда сделался символом слепой ревности.
Много позже русский мыслитель Николай Бердяев определил ревность гораздо более сухо и лаконично: «Ревность — это, увы, всего лишь зависть, переживаемая в состоянии унижения».
Эти художественные образы и философские определения касаются ревности любовной — той самой ревности, которую хоть разок, хоть в слабой и полукарикатурной форме да доводилось переживать всем, кто был привязан к любимому человеку узами более прочными, чем доводы разума, и кто получил действительные или мнимые основания полагать, что любимый человек стал предметом чужих притязаний.
Интересно, что в русском языке слово «ревность» известно еще со времен дописьменных, и оно не всегда обозначало ревность любовную. «Ревновать», «ревностно относиться», «соревноваться» — значило заниматься делом вплотную, испытывать глубокий интерес, быть поглощенным делом, внимательно следить за успехами других на этом поприще.
Но тем не менее, вернемся к теме любовной ревности — чувству исторически переменчивому. О том, испытывали ли ревность наши далекие первобытные предки, мы можем говорить только предположительно. Судя по всему, не испытывали — потому что тогдашняя «любовь» была всего лишь элементарным владением-обладанием, «ценность» человека определялась его способностью приносить материальную пользу, а утрата этой «ценности» воспринималась как потеря нужной вещи, которую жаль, конечно, но ведь ее можно заменить примерно такой же…
Признаки осознания любовной ревности как «антиценности», как чувства непродуктивного, мешающего нормально жить, появились в античном обществе.
Греческий вариант ревности был осмыслен философски — о ней толковали Сократ и Аристотель. Но Сократ был женоненавистник и плохой супруг, а Аристотель — холодный и надменный мудрец. Их суждения о предмете отличались абстрактностью.
Спартанцы, фиванцы и афиняне высоко чтили знаменитых философов и их мнения, однако сами продолжали относиться к теоретическим построениям спокойно, а свою любовную жизнь никогда не вносили в стены дома. Они могли спорить и драться из-за расположения свободных женщин-гетер, к законным супругам относились всего лишь как к хранительницам домашнего очага и приспособлениям для производства детей. Если женщина-эллинка изменяла мужу или он подозревал, что она изменила, тот мог ее просто убить. Если мужчина-эллин изменял или подозревался в измене — ну и что? Он же мужчина и свободный гражданин свободных Афин, ему можно.
Римляне развили и обогатили эллинское наследие в области дел чувственных. В элегиях поэта Овидия, в «Жизни двенадцати цезарей» историка Светония присутствие чувства любовной ревности запечатлено документально.