619250

в темном подвале, где ползали тарантулы и скорпионы, – тут глаза бедного

Мойше раскрылись еще шире, и Осип про себя отметил, что про насекомых

достаточно. – И вот, после долгих странствий, корабль причалил к берегу,

где возвышалась тюремная башня.

– А там – сторож спит, и попугай Ицик у него вытащит ключи от

подвала! – забежал вперед Арсюша.

– Да, сторож... – Осип бросил на сына недобрый взгляд.

Арсюша понял, что сморозил что-то не то, и снова виновато опустил

голову. День, надо сказать, у Арсюши выдался несчастливым: и в углу

пришлось постоять, еще и корабль у него отняли и подарили Мойше.

Время от времени он косился на корабль. Вид пластиковых пиратов в

трюме, с таким тщанием засунутых им туда накануне, наполнял Арсюшино

сердце неслыханным горем. Все же он строил планы по возвращению, если

не корабля – с тем уже было покончено, он погиб для Арсюши

безвозвратно, и как мальчик смышленый, он это хорошо понимал. Но на

возвращение пиратов Арсюша все же надежды питал и собирался попозже

обговорить этот щекотливый вопрос с мамой или напрямую с Мойше.

– «Тревога! Все сюда!» – закричал сторож, проснувшись и не

обнаружив ключей от темницы. Охранники ринулись по винтовой лестнице

вниз, но Розенблатт перед этим погасил все факелы в башне. Солдаты

падали на ступеньках, набили кучу синяков, а освобожденные друзья-

пираты сели на корабль и направились прямиком к астроному Вольдемару, у

которого была вторая половинка карты...

88

Духота уже становилась невыносимой, все сильнее кусали комары.

Далеко в потухающем небе сверкнула тонкая голубенькая молния.

– Похоже, сейчас начнется дождь. Окончание расскажу в другой раз.

Всё, пацаны, из бухты вон, по домам! – отдал Осип команду.

Мойше послушно поставил на стол чашку с мороженым. Слез со

стула и, подойдя к Осипу, крепко взял его за руку, потянул к себе:

– Идем к нам. Останься у нас. Живи с нами...

ххх

Была долгая воробьиная ночь: небо озарялось зигзагообразными

молниями, прорезавшими тучи. Погромыхивал гром, приближаясь откуда-

то издали, каждым новым ударом угрожая разразиться чудовищной грозой,

со шквальным ветром, ливнем, поваленными деревьями. Однако и после

очередного взрыва, гроза не начиналась, небо не проливало ни слезинки,

лишь давило своей тяжестью, спрессовывая еще сильнее влажный горячий

воздух.

Перепуганные, из-под колес стоящих машин выпрыгивали и

прятались в новых местах бездомные кошки. На асфальтовых площадках

перед входами в дома и на парковочных дорожках, освещенные фонарями,

валялись мертвые цикады и пчелы. Порывы ветра все налетали и налетали,

раскачивая ветви деревьев и производя сильный шум...

Если для Эстер и для Арсюши у Осипа еще находились слова

понимания, то Тоня для него словно пропала. Он не видел и не слышал ее

вовсе. Исчезла Тоня, хоть и сидела сейчас напротив него на стуле, с

пилочкой для ногтей. Пилочка ей была нужна, чтоб скрыть волнение.

– Я понимаю, все это неприятно, некрасиво и стыдно. Но ты даже с

ним не поговорил. Арсюша уверяет, что не бил Мойше и не называл его...

жидом, – преодолев неловкость, Тоня заставила себя произнести мерзкое

89

для нее слово. – Во всем виноват Томас, это он бил. Арсюша стоял рядом.

Он даже пробовал их разнять... – сказала она, приврав, впрочем, последнее.

– Я запретила ему дружить с Томасом.

– Да-да, твой Арсюша ни в чем не виноват. Он невинный ягненок,

почти святой. Бросили Мойше на землю и били его ногами. И кричали:

«Crazy Jewish!» А твой Арсюша тут ни при чем.

– Почему мой? Он – наш, понимаешь, наш, – твердо произнесла Тоня,

и пилочка в ее руке сделала резкое движение полукругом по ногтю.

Твердая, волевая, всегда непреклонная, Тоня сейчас говорила с

мольбой в голосе.

Осип в какой-то миг словно очнулся. Увидел, наконец: перед ним

сидит его жена, с которой они прожили десять лет. В соседней комнате спит

его сын. Да, случилась неприятность – сын с другом оскорбили и избили

соседского мальчика. Случай, пусть и незаурядный, все же не трагедия. С

ребенком нужно поговорить, объяснить ему, что драться нельзя, обижать

слабых тоже нельзя. Ну, и, разумеется, в доступных словах рассказать, кто

такие евреи, христиане и т. д. Дабы вырос Арсюша хорошим мальчиком. Не

жлобом. Не антисемитом. Не записным погромщиком.

Сверху, на втором этаже, жила шумная семья хасидов в четырех

поколениях. Сейчас там пели веселые песни на идиш и иврите, разливали

вино, ели халу, танцевали. Поскольку был Шаббат, а в Шаббат, пусть даже и

душно, и молнии сверкают, и гром гремит, и дохнет саранча, пусть хоть

потоп! – еврей должен радоваться. Такова воля Всевышнего, Он хочет

видеть Свой народ с пятницы на субботу – веселым.

А в другой квартире лежит в своей кровати Эстер и думает, как ей

теперь жить.

То ли духота, то ли топанье над головой под раскаты грома, то ли вид

осунувшейся и какой-то потерянной Тони злят Осипа; неведомая сила снова

утягивает его куда-то.

90