– Всему виной твое христианство – кресты, иконы, весь этот
кондовый «рашен» монастырь, насквозь пропитанный русским
шовинизмом! Чего стоит один этот чудовищный «Закон Божий», – он
кивнул в сторону лежащей на столе толстой книги в мягком сером
переплете.
Это был «Закон Божий» в изложении какого-то протоиерея Евтихия
Чумкина.
– Пожалуйста, не читай больше моему сыну этот антисемитский
сборник, где о евреях кроме того, что они жадные, хитрые и глупые, больше
ничего не говорится, – продолжал Осип. – Это не изложение «Закона
Божьего», а проповедь антисемитизма для быдла. Я – не православный, и не
мое это дело. Но на месте истинных православных я бы этого иерея
Чумкина и ему подобных – ремнем, по одному месту... – Осип потряс
поднятым кулаком.
– Я согласна, это не самый лучший вариант толкования Библии, я
куплю другой...
– Конечно, я сам виноват, что не занимаюсь Арсением. Не объяснил
ему, что он – еврей, и если кого должны называть «crazy Jewish», то, в
первую очередь, его самого.
Тоня хотела возразить, но он не дал ей и слова молвить.
– Ты этого не знаешь и никогда не поймешь. Ты ведь – р-руская. А я –
жид, понимаешь, я пархатый жид. Ты не знаешь, что это такое, когда
однокласснички на твоей школьной парте красным фломастером пишут
«жидок», или когда в институте декан говорит тебе: «Твоя Родина не
Россия, а Израиловка!»; или в армии, когда тебя избивают, якобы мстя за
распятого Христа... А-а, что говорить!.. Ты постоянно упрекаешь меня в
том, что я не люблю Арсения. Значит так: завтра я беру Арсения и иду с
ним в синагогу, поняла? И сдам его в иешиву. Я не шучу... Вот твоей
91
мамаше-антисемитке в Питере будет сюрприз, когда узнает, что внучок
отпустил пейсы!
Тоня молчала. Все обиды десятилетней давности, семейные склоки с
их родителями, которые, казалось, давно забыты, всплывали с прежней
силой.
– Да, да... Все думаю про Джеффа... – Осип заговорил вдруг тихо,
устремив взгляд куда-то к потолку. – Самое ужасное заключается не в том,
что я однажды не одолжил ему пятьдесят баксов. Это – ерунда, он все равно
бы нашел деньги на наркотики. Но я всегда отказывал ему надеть мне
тфилин. Сколько раз Джефф просил: «Идем, Жозеф, я тебе надену тфилин.
У меня ведь в этом мире ничего нет: сын не мой, жена чужая,
специальности никакой, родители от меня отказались. Но я хочу тебе
сделать хоть что-то хорошее. Я вообще хочу сделать в этой жизни что-то
полезное. Если я тебе надену тфилин, ты соединишься с Богом. И это будет
моя благодарность тебе...» А я, дубина, отказывал... А-ах!.. Помню, когда я
был в Израиле... – и он начал рассказывать о своей поездке в Израиль к
родным. – В музее «Яд Вашем» есть зал в виде темного гранитного
лабиринта. Идешь по нему, а чьи-то детские голоса в это время произносят
имена детей, убитых в душегубках и крематориях. Звучат детские голоса, в
зеркалах отражаются горящие свечи. Каждая свечка – в память
загубленного ребенка. Сотни, тысячи свечей. Так страшно, что мороз по
коже... Ты в то время была беременна, и я, помню, шел по этому темному
коридору и представил себе на миг, что моего будущего сына тоже могли бы
так... А-ах...
Махнув рукой, поднялся. Стянул футболку, снял шорты, брякнув
металлическими пряжками, и направился к кровати.
Тоня смотрела на него: его худая спина, чуть приподнятые кверху
плечи, далеко выступающие лопатки. У Арсюши – отцовская осанка. И
вообще, сын – в отца.
92
И очень ей тяжело. Но, несмотря на все безумие, что Осип творит: на
измену с этой отвратительной Стеллой, на то, что они не живут больше как
муж и жена, что ей стыдно и больно, – несмотря на все это, он по-прежнему
волнует ее. И она хочет быть с ним.
– Ты хочешь, чтобы я ушла? Забрала ребенка и ушла? – спросила она
тихо.
– Я ничего не хочу. Выключи свет. Я хочу спать, – буркнул он, радуясь
и благодаря Тоню в душе за то, что она вслух сказала то, чего он сам так
сильно хочет.
Щелкнул выключатель, и в комнате стало почти темно, если не
считать бликов от цветной змейки, что бегала по монитору компьютера.
Тоня придвинула стул, смотрела в компьютере какие-то вэб-сайты. На
самом же деле вспоминала...
Впервые встретив Осипа на даче у подруги, она сразу расторгла
помолвку со своим женихом – преуспевающим адвокатом. Ее родители не
были от Осипа в восторге, особенно мама. Но Тоня пошла наперекор всем.
Ей казалось непонятным, просто непостижимым, как можно такого Осипа
не любить?.. За все десять лет замужества она ни разу не пожалела о своем
выборе. Осип – такая же часть ее, как и Арсюша, они оба – ее мир, ее
жизнь. Да, он долго и трудно искал себя. И сейчас, когда, наконец, все